Ниенна. Берендеево проклятие - стр. 45
Нет, рисковать нельзя. Проще переждать ночь в лесу и вернуться с рассветом. Камушек никуда не денется. Здесь желающие его подобрать и присвоить вряд ли найдутся.
А если и так – проще уж лесовому батьке в ноги поклониться да попросить вывести ближе к людям.
* * *
День прошел без приключений. И неудивительно: в лесу берендеев знала и боялась практически каждая тварь, и живая, и не совсем. Громобой по пути через болото шугнул выводок кикимориных детей-шулыканов, надумавших запутать одинокому мужику дорогу. Затем молча погрозил кулаком их отцу-болотнику, с рыком выскочившему из трясины. Тот, признав оборотня-медведя, живо сбледнул с носатого лица, извинился не меньше десятка раз, отвесил плачущим сорванцам ворох подзатыльников и утащил их в самую топь.
Следов серых тварей за весь день Громобой так и не учуял. Неужто соврал мужик? Нет, девчонка малая говорила искренне: он чувствовал страх и жалость к несчастной Милушке и её отцу, от которого осталась лишь окровавленная одёжа.
Видимо, поганцы решили действовать на манер степных людей – бекляров. Налетели, схватили, утащили и исчезли. Если так, плохо дело. Берендеи сильнее волков, но гораздо неповоротливее. Всякий кривой волчишка под корягу в лесу спрячется и притихнет, если медведь мимо пройдёт и даже на хвост наступит.
«Надо чародеев человеческих о содействии попросить, пожалуй. Как до столицы доберусь, с этим боевым деканом точно поговорю», – размышлял Громобой, выходя из леса на просторный зелёный луг, перетекавший вдалеке в поле, поросшее ковылём. Луг простирался на пару вёрст, усыпая землю разноцветными коврами из медовой кашки, огоньков и мака, чье молоко исстари целители использовали для притупления боли во время лечения.
По ощущениям, полночь миновала пару часов назад, и Громобой решил вздремнуть до рассвета на берегу небольшой речушки. Костра разжигать не стал – нечего привлекать к себе излишнее внимание. Медведи в темноте не шибко проворны, зато волки орудуют в полную силу. А драться в чистом поле с ними совершенно не с руки.
Открытое пространство изрядно нервировало. Оборотни привыкали к лесу, где каждый кустик давал кров, каждое дерево – силу, стоило только обнять покрепче шершавый ствол. И каждая травинка годилась на что-либо: в пищу, в лекарство, да хоть язык потешить, кисленького погрызть. А тут только сорная трава до самого горизонта, да роща вдалеке полулысая. Здоровяку спрятаться негде.
Одна радость – к нему подойти незамеченным тоже сложно. Этими мыслями Громобой утешился, наскоро перекусил пирогом с заячьими потрошками, что завернула с собой бабка Потапиха, подложил свёрнутый тулуп под голову, вытянулся и сомкнул веки.
Однако заснуть ему не удалось. Сначала над ухом зудели комары, коих у речки водилось преизрядное количество. Громобой отвесил сам себе несколько оплеух, но поголовье кровососов почти не уменьшилось, зато сонливость сбило окончательно. Раздосадованный, он повернулся на другой бок и только смежил веки, как услышал едва заметный шорох.
Зверь не мог так ходить. Человек – тем более. Громобой вдобавок не чуял никакого живого запаха и поэтому сжался внутри, как пружина в диковинных часах, что привозил из столицы царь Михайло.
Он хорошо знал того, кто мог напасть ночью в чистом поле на одинокого путника. И кто не побоится рискнуть сразиться с оборотнем, если давненько не жрамши. Человека-то, поди, дождись еще в глуши… Громобой вытянулся во весь рост и демонстративно захрапел, ещё и руку под голову сунул, открывая незащищенный бок.