Невеста - стр. 26
Я присаживаюсь на корточки рядом с Северянином, выдыхаю. Сыновья наконец раздеты, разуты, занимаются новыми игрушками.
Мы оба молча смотрим на близнецов. Мне кажется, что это самые красивые мальчики на свете. А зачем Литвинов пялится, я понятия не имею.
Напряжение продолжает шкалить, и в какой-то момент я просто отказываюсь составлять логические цепочки. Сколько можно жить голым разумом? На секунду, всего на один крошечный отрезок времени, разрешаю счастью согреть сердце. И улыбаюсь.
В груди горит. Там так сильно колотится. Я перестаю искать объяснение поступкам Северянина и просто проживаю эти мгновения.
Он как будто собирается подняться, и я хватаю за рукав. Тут же понимаю, что Давид доставал мобильник. Мои действия максимально неуместны.
— Извините. Я хотела с вами поговорить. Можете уделить мне минуту?
Быстро что-то написав, он убирает телефон обратно в карман.
— О чем?
Простой вопрос заставляет чувствовать себя неадекватной, и я мешкаю.
— Роман Ростиславович и Ярослав Ростиславович... — тянет Давид, заполняя паузу. — Довольно интересный выбор имен. Дайте угадаю: вы любите букву «Р»?
Я опускаюсь на колени, чтобы помочь мальчикам дотянуться до машинок.
— Нет, они Владиславовичи. Ростислав не их отец. У мальчиков моя фамилия и мое же отчество. Ростик предлагал свою фамилию и имя, когда мы женились, но я пока отложила этот вопрос. Расписаться — это одно, а вот с усыновлением все же спешить не стоит.
— То есть они Филатовы? И Владиславовичи.
Усмехаюсь.
— Да. Их биологический отец сейчас снова перевернулся в гробу. Он презирал моего отца, а теперь его дети носят фамилию деда. Но знаете, когда твоего парня находят в море с пулей в голове и без рук, не очень-то спешишь афишировать беременность.
Я жадно вглядываясь в профиль Северянина. Давид даже не моргает, лишь слегка улыбается.
— Какая занимательная история. Не думали написать мемуары?
— Может быть, позже. Забавно: у вас в глазах как будто нет осуждения. В глазах их отца тоже никогда не было осуждения, что бы я ни делала. — Машинально играю с Ромой и Яриком. — Когда человек живет сложную жизнь, он понимает, что у других все тоже непросто. Очень непросто. Поэтому смею предположить, что вы тоже могли бы рассказать о себе парочку душещипательных историй.
Северянин улыбается шире. Вот сейчас, вблизи, видно, что аккуратная борода как будто неравномерная в том месте, где у Адама был шрам. Хотя... нет, с другой стороны так же.
— Вполне. Под стакан виски только если. Себе. И бутылку тому, кто согласится послушать.
Сердце так бьется, что больно. Литвинов спрашивает:
— Что случилось с отцом ваших сыновей?
— Он погиб, когда я была беременна. Он их даже не видел, к сожалению.
Мы смотрим, как близнецы разбирают коробку игрушек.
— Мои соболезнования.
— Спасибо. Я долго не могла это принять, все ждала, ждала. Но потом до меня дошло: он бы нас не бросил. Если бы был жив, он нашел бы способ вернуться откуда угодно. Разве что из ада не смог бы. «Оттуда нет выхода» — так говорит один мой друг. Поэтому я смирилась и стала отца своих мальчиков жалеть.
Давид усаживается на пол, и я делаю то же самое. Силы как-то резко покидают. Пора бы готовить детям завтрак, но они заняты, и я даю себе минуту. Одну минуту. Я закрываю глаза и пытаюсь представить, что это мы с Адамом в какой-то параллельной реальности. Нас разбудили голодные сыновья, и всей семьей мы пришли сюда в поисках еды. Впереди у нас этот день, и следующий, и еще... И я могу уткнуться Адаму в шею, вдохнуть его запах. Могу расслабиться, зная, что именно он мой муж.