Непорочная для Мерзавца - стр. 32
Наверное, поэтому не чувствую ни рук, ни ног, только колючую проволоку вокруг сердца, которая стягивается так сильно, что боль заставляет меня кровоточить слезами.
Габриэль зарывается пальцами в песок, тяжело дышит, пока Дима кружит надо мной и заботливо кутает в накидку. Она вся в песке и царапает кожу, но это немного отрезвляет, потому что я полностью пьяная от этого поцелуя.
И паника снова подкатывает к горлу, грозя превратиться в новый приступ.
Мне страшно, потому что случившееся – ниспосланное свыше персональное откровение.
Впервые за два года я поборола приступ без баллончика. Я умирала. Я чувствовала, как сердце, словно отчаянный, но невезучий бегун, еще пыталось побороться на длинной дистанции, но каменело от каждого удара.
И вдруг – вкус ненависти на губах, от которого отчаянно захотелось жить.
— Я тебя убью, Габриэль! – беснуется Дима, отодвигая меня за спину
А Элу, как всегда, плевать на чужие угрозы: он встает и, глядя Диме в глаза, хрипло смеется, и скалит окровавленные зубы.
— Ты мудак, - отвечает Диме, когда тот яростно прет на него, хватает за грудки и еще раз заносит кулак. – Да я бы трахнул ее прямо здесь. Может, свалишь, пока мы развлечемся?
Дима бьет его еще раз, и я вскрикиваю от хруста костяшек, впечатанных в челюсть.
— Повтори, что ты сказал? – требует мой жених.
— Что твоя девка на меня потекла, - отвечает Габриэль и получает новый удар.
Дима держит его за ворот и методично, как отбойный молоток, разбивает лицо.
А Габриэь даже не поднимает руки, не пытается защищаться, но после каждого удара смеется еще громче, пока его лицо не превращается в кровавое месиво, и Дима тащит его к воде, чтобы швырнуть в океан, словно грязный носок.
— Хватит! – ору я, но голос теряется в злобных выкриках Димы и уже слабеющем смехе Габриэля.
Я должна что-то сделать. Должна, наконец, прекратить этот кошмар. Поэтому собираюсь в кулак, бреду к Диме и пытаюсь схватить его за руку, которой он методично колотит Габриэля, словно боксерскую грушу. Но он стоит спиной, а я никак не даю о себе знать, и когда пытаюсь его остановить, Дима слепо, на одних рефлексах, поворачивается – и бьет меня кулаком. Но видимо в последнюю минуту понимает, кто перед ним, и пытается как-то увести от меня удар, поэтому кулак задевает щеку и отправляет меня в полет на спину. В глазах расцветают то ли красные маки, то ли красная сакура, но ясно одно – я медленно вываливаюсь из реальности, сползаю по отвесной стене, как испорченная детская игрушка «лизун».
— Кира… Черт, Кира…
Его запоздалые извинения обрываются на полуслове неприятным хрустом, от которого я немного трезвею и начинаю карабкаться вверх, удирая от беспамятства. На фоне ночного неба хорошо видна фигура Габриэля – он стоит ровно, даже не шатается, только зло, словно нашел виноватого, срывает себя рубашку буквально по кускам: сначала рукава, потом остальное. Пуговицы с мелодичным «бульк» падают в воду. Кровь из разбитого рта и носа течет по подбородку, расползается по шее жутким воротником. Он потирает кулак, которым только что поставил Диму на колени, и, не глядя в мою сторону, говорит:
— Может хватит корчить целку, Кира, и пора все рассказать? Или ты успела зашиться и уверена, что тебя не поймают за руку?
Только что мне хотелось защитить его. Всего пару секунд назад я думала, что даже Габриэль со всеми его грязными словами и оскорблениями не заслужил такие побои. А теперь злость клокочет внутри разбуженным Везувием и отчаянно хочется повернуть время вспять, чтобы сидеть на берегу и наблюдать, как Дима превратит его красивое лицо в сложную задачку для пластического хирурга.