Немного о чудовищах - стр. 5
Терпким дымом чадят костры.
Коркой соль на губах – и горечь
От лимоновой кожуры.
Снова утро и снова морок —
То ли морось, а то ли снег.
Собирается Мойра долго,
Тело движется, как во сне…
Вдруг сестра её в платье белом
Загорелой взмахнёт рукой —
И в оконце заиндевелом
Завиднеется южный зной.
Что ты опять плачешь? Вот идиотка, право…
Вылечится скоро твой бессердечный город —
Ветер метёт аллею, пальцы опять немеют,
Талой воды море, хоть на плоту плавай.
Дышишь на снег летом – мятой и земляникой,
Город оскал прячет. Город такой алчный!
Залпом тебя выпил, захохотал хрипло —
Вот уже взгляд выцвел, плечи твои никнут.
Что ты опять плачешь? Мёртвые не жалеют,
Пробуют чёрный кофе, ловят тебя на слове —
Снова зовут на встречу, раз уже изувечив,
Гладкие, белоглазые статуи из музея…
Ты ещё не устала? Правильней и слаще
Не исцелять – резать, и рассуждать трезво,
К сердцу не принимая, словно глухонемая,
Мёртвая, как твой город… Что ты опять плачешь?
Что ты опять плачешь?
ИБСЕН
Ты уничтожил все улики. Облагородил образ Григом.
Но вот сидишь, читаешь книгу – смешно признаться, о себе.
Есть повод пересесть за столик, упомянуть о песне Сольвейг —
Искусство робких недомолвок, в котором всякий преуспел.
И вспомнить, может быть, когда-то: вот кресло у окна, вот латте,
И мы, как будто экспонаты в палате мер и полумер,
Случайный спор, в котором двое с души снимают слой за слоем,
Как с луковицы, наносное… А есть ли сердцевина, Пер?
Не страшно знать – неинтересно, да и не время, и не место,
И только пустота в наследство: ни дел, ни знаний, ни имён…
А впрочем, имена остались. И это, Пер, уже немало.
Небытие – рациональность, когда мир перенаселён.
ПЕСНЯ НАД ПРЯЖЕЙ
Мастерица пела и пряла.
С песней в лад вилось веретено,
Из кудели вытянулась нить —
Невесома, призрачно-бела,
Как ручей под полною луной.
И спешила дальний холм обвить
Лёгкой ниткой узкая тропа,
И как в реку выльется ручей —
Так она вольётся в дальний тракт,
Там пройти – сто платьев истрепать,
Износить сто вышитых плащей…
Песня звонко ластилась к ветрам,
И летела вдаль над синевой,
И ручьём звенела на ветру,
И печалью сердце обвила —
Невесомой нитью шерстяной:
«Пусть тропинки все совьются в круг,
И чужбина станет немила,
Пусть ладья стремится на причал —
По морям настранствовалась всласть.
Пусть вернётся тот, кто обещал,
Кто оставил плакать, петь и прясть…»
КЭТЛИН
Полвека судачит весь белый свет,
В глуши и в самой столице:
Чем Кэтлин из Клонса, искусней нет
В Ирландии кружевницы.
Старуха О’Тулл учениц не берёт,
И родственниц дальних даже…
Сидит и сидит себе над ручьём
И кружево вяжет, вяжет.
И много людей приходило к ней,