Немного о чудовищах - стр. 3

Им выпал на двоих один талон.

Девицы зацепились языком, пытаясь доказать, кто тут правее – но очередь устала слушать их. Пришёл охранник, выставил двоих на улицу, ни капли не жалея. Там спорили б они до хрипоты, в запале с «вы» переходя на «ты», под вой кошачий и под гомон птичий…

Но ливень был не в курсе их проблем – прошёлся одинаково

по всем и вымочил до нитки без различий.

Девица Б, промокнув целиком, грозится тучам сжатым кулаком и брякает:

«Да чтоб вас разметало!»

Немедля начинает ветер дуть, и за каких-то несколько минут

на небе пелены как не бывало.

Девица А, чихая, говорит:

«Не заработать как бы нам бронхит, ты падай мне на хвост —

и полетели, ведь я живу здесь рядом, на углу».

…и достаёт из сумочки метлу – новейшей раздвигаемой модели!

Теперь они подруги, ясен пень.

Под пиво и под чай улун-женьшень наводят порчу, суету

и шухер, гадают по теням и облакам, не спорят никогда

по пустякам…

А банк сгорел – ну, если верить слухам.

Дилижанс уезжает в девять. Кажется, навсегда.

А ты собираешься будто бы к морю, в лето:

Зонтик, перчатки, шляпки – словом, белиберда.

И – книга моя, в которой описано это.

Поезд отходит в девять, идёт до фьордов.

(Мы знаем, на самом деле – в слепую вечность.)

Стоишь, с подножки машешь, смеёшься вроде,

Под мышкой – моя книжка, где всё размечено.

«Космический странник» из доков отчалит в полночь —

Туда, откуда, по слухам, возврата нет.

Ты к краю вселенной уносишь мою горечь —

И книгу мою, в которой предсказано это.

А я остаюсь. До одури тихо в доме.

И в пальцах – планшет ли, перо, стилус…

Пожалуйста, хоть страницу, ведь я помню!..

…чтоб странствие чуть подольше тебе снилось.

ДОППЕЛЬГАНГЕР

Сэнди одна. Месяц, неделю, век?

Это как помутнение в голове.

Дом непривычно тих, необычно пуст,

Стало гораздо меньше цветов и бус,

Больше не остаётся открытым кран,

И почему-то сохнет в горшке герань.

К счастью, Сэнди работает на износ —

Тем, кто устал, кажется, всё равно…

Щурится с фото траурного сестра:

«Сэнди, любой закат истончает грань,

Сэнди, закутай зеркало пеленой.

Сэнди, не только я смотрю за тобой…»

Лето приходит. Лето душит её.

Пахнет река патокой и гнильём.

Сэнди устала. Выжата, как лимон.

Падает на кровать и, наверно, в сон.

…Комната в рыжих сумерках ли, в огне?

Простыни липнут к телу, как будто нефть.

Снится ей что-то страшное, как чума:

Словно бы голос сестрин зовёт со дна;

Путник в горячке мечется – мёртв ли, жив? —

Злая ночная птица над ним блажит;

В сером ущелье спутались низ и верх —

Сжатый в могиле каменной, стонет цверг.

Сэнди идёт на голос, как на маяк —

Поле, река, ущелье, пустырь, овраг…

«Не торопись, балбеска», – сестра ворчит.

Голос – почти её. И глаза – почти.

Сэнди не верит.

Сэнди несётся к ней.

Фото чернеет медленно, как в огне.

Там, где чаща лесная торжественно зеленеет,

Там, где мох – словно лисий пушистый мех,

Кем-то было начертано:

«Здесь живут феи».

И я верю – я слышала шёпот и звонкий смех.

…И где прерию наживо режут ножи хайвея,

Там, где море травы колышется на ветру,

Я видела знак:

«Здесь живут феи»,

А на нём – отпечатки крошечных нежных рук.

…И среди небоскрёбов, где люди смелей и злее,

Где навек пропадаешь, если не там свернул,

В тупике есть граффити:

ЗДЕСЬ ЖИВУТ ФЕИ.

Там невидимых крыльев мерещится тихий гул.

…И на страшной войне, где сердце за час черствеет,

А за два – расцветает багряным цветком в груди,