Нелюбим - стр. 37
Он улыбнулся другу.
«Кем бы впоследствии ни оказалась Лалелла, – подумалось ему, – я всегда буду благодарен ей за эти минуты, за то, что вернула мне друга. За то, что вернула нас друг другу. Будь здорова, Лалелла!»
Он выпил и задумался о силе, оторвавшей, даже отвратившей его от друга и закрутившей в сумятице дней. Ведь в последнее время они с Альвином почти не общались. Он на дух не переносил Лалеллу, она – его. Прямо как с Тихоном, на ножах с первой встречи, с первого взгляда. Достанет ли ему воли противостоять ей впредь?
Потом, когда гости ушли, он перебрался ближе к окну, где свет дня, не чувствуя в стекле преграды, был в полной силе, и разжал кулак, сочившийся телесной влагой от напряжения и жара укрытой в нем тайны. Впервые держал он в руках вещество «оттуда» – мудрено ли разволноваться? Ну-ка, яви мне славу мастеров их, обращаясь к кольцу, подумал по-книжному, напыщенно.
Лунного серебра резное тельце змейки, опаленное огнем, припорошенное пылью времен, свилось петлей, грациозно загнув хвост. Маленькая, горящая изумрудным глазом, головка слегка приподнята, настороже… Простота и изящество – печать мастерства немалого…
Не успел, однако, он как следует рассмотреть находку, налюбоваться не успел, как что-то большое, заслонив дневной свет, ударилось в окно. Стекла задребезжали, застонали от натуги сопротивления, и даже выгнулись. Но устояли, выдержали натиск, и неведомое существо, захлопав крыльями, метнулось прочь. Будто скрытный порыв ветра, ошеломительный и внезапный, ударил свободной калиткой – и все стихло, лишь пространство продолжало еще гудеть возбужденно некоторое время, помня о вторжении чужой отчаянной силы.
От неожиданности Тант едва не выронил кольцо из рук, но, мобилизовавшись перед лицом внезапной опасности, быстро надел его на мизинец – лишь на этот палец оказался перстенек впору.
«Уже и птицы с ума сходят, в окна ломятся! Ворона – не ворона, черт ее разберет, кто это был! – подумал он. Распахнул окно и выглянул в него со вздохом. – Как жить-то дальше, а? Как жить?»
Вопрос не казался ему праздным.
И вдруг он озарился догадкой: она! Точно, она!
«Лалелла! Ах, негодная! Ее проделки! Как же, выкрасть кольцо и снова дурачить мне голову – расчет верный. Не выйдет! Дудки! Вызов принят! Ваш выпад – наш ответ! Ждите!»
И, навстречу летящему ветру, прямо в неведомое ревущее пространство, приоткрывшее лишь едва свои потаенные глубины, крикнул;
– Ника! Отныне я твой должник! Ты слышишь? Жди меня, Ника!
В ответ со двора донесся смех детворы.
Волоча за собой гул и грохот, будто связку пустых кастрюль и банок, низко над домом пролетел реактивный лайнер.
Тант плотно прикрыл створки окна и защелкнул шпингалеты. Еще и подергал несколько раз за ручку – надежно ли? Слышала ли Ника его слова, подумалось ему? Достигли ли они ее ушей? Наверняка! Он даже не сомневался. Но, если вдруг полет их был прерван, – полет слов послания – если скомканы, раздавлены они были, если упали на землю грустным бессильным шелестом, если промелькнули незаметно тенью гонимого ветром облака, – все равно, пусть надеется! Ждет и надеется.
«Но что он такое, этот Шар? – размышлял дальше Тант. – Отчего они неразлучны, сосуд с огнем – и живая девушка? Как вообще возможно такое сочетание? Почему они всегда вместе? Словно одно целое. Словно картина с секретом, повернул голову – и видишь совсем другое, не то, что рассчитывал увидеть. Стоп! Вот же оно! Они и есть одно целое. Лицо и личина. Да-да. В самом деле: личина, проклятие, маска, которая всегда на лице. Ядро, прикованное к ноге каторжника».