Неладная сила - стр. 25
«Полюбился ты мне, Демушка… – журчал он. – Трижды по девятосто лет я на дне темном лежала, за вину безвинную страдала. Тебя первым увидела на вольном свету, вот ты и запал мне в самое сердце. Да и где сыскать лучше тебя? Во всей волости вашей ты первый удалец, орел! Такого я и ждала, пока камни тяжкие ноги мои держали, пески желтые на грудь налегали, трава озерная в косы мои золотые путалась. Такого, чтобы не боялся ничего. Приходи к озеру. Увидишь меня как есть – во всей красе моей невянущей. Поцелуй меня, и буду я женой тебе. Знал бы ты, какое у меня приданое! Какие сокровища на дне озерном таятся! Золота, серебра там столько, что на трех волах не увезти! Все я отдам тебе, и будешь ты во всей волости первым, сами бояре новгородские тебе позавидуют… Приходи!»
Манящий голос овевал волнами, опутывал сетью. Казалось, она так близко – возле лавки… нет, еще ближе – прямо внутри, в груди, в голове. В самой душе, и нет стен, что защитили бы от ее власти. Демка мучительно хотел шевельнуться, прогнать ее – и не мог.
«Все равно тебе от меня не уйти! – В нежном голосе прорезалась угроза, он похолодел, как придонные струи. – Избрала я тебя, теперь ты мой…»
Сквозь сон Демка ощущал, как на щеку ложился ледяная рука – и обжигает раскаленным железом. Со стоном он проснулся, но не смог открыть глаз: все тело онемело, по жилам текла мучительная боль, бешено билось сердце.
Настало утро, пришла пора идти работать, но вялость в теле и туман в голове не проходили. Работа молотобойца – бить, куда укажет мастер, не только сильно, но и точно. За много лет Демка приспособился ловко орудовать тяжелым молотом на длинной ручке, однако сегодня едва мог с ним совладать. Стараясь погасить дрожь в руках, перевел дух, вытирая потный лоб. И пот это ощущался не как обычный, рабочий, а как лихорадочный, рожденный недугом.
– Железо ковал? – спросили из угла, но тонкий голосок звучал не задорно, а озабоченно.
– Ковал, – ответили ему из другого угла.
Занятый своим, Демка не прислушивался к обычной болтовне помощников, но вдруг…
– А в песок совал?
– Совал!
– А девку мертвую целовал?
– Да я что, рехнулся? – с возмущением ответил второй голос, а Демка сильно вздрогнул и оглянулся в тот угол.
И эти уже знают?
– Что-то ты не в себе нынче, – сказал ему Ефрем. – Ступай-ка домой, передохни, пока не покалечился.
Мысль сидеть в пустой избе, той самой, где ему снились эти сны, не прельщала, и Демка хотел отказаться, но хмурый Ефрем не желал слушать. Демка побрел домой, не зная, куда себя деть. Позади засмеялась девка, и он содрогнулся: померещилось, что та красавица стоит за спиной и вот-вот схватит за шею своими холодными руками. Вспоминал, как наклонялся над домовиной, как сам трогал ее руки, и не верил. Что за морок на него нашел, что за безумие? А теперь мерещилось, будто некая светлая тень тащится за ним хвостом, и каждый шаг от этого груза делается все тяжелее и тяжелее. «Тебя первым увидела на вольном свету…» Подвела привычка лезть вперед – пусть бы Хоропун ей первым на глаза попался!
– Демка? – раздался перед ним слабый женский голос. – Ты что же, и не видишь меня?
– Ежкина касть…
Опомнившись, Демка обнаружил прямо перед собой крестную. Мавронья, женщина добрая, после смерти родителей взяла Демку к себе и худо-бедно вырастила. Заботы состарили ее быстрее возраста: еще крепкая и проворная, была она худа, смуглое от загара лицо покрывали мягкие частые морщины, из-под платка виднелись седые волосы у пробора. Повадки Мавронья имела тихие, робкие, никогда не повышала голос. Двое взрослых сыновей давно взяли над ней верх, но привязанность к непутевому крестнику была единственным, в чем она им не уступала.