Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг. - стр. 37

Пушкин присутствовал при этом разговоре и попросил меня расспросить Великого Князя; он думал, что самому ему нельзя расспрашивать. А с моей стороны это ни к чему не обязывало. Великий Князь знает, что я люблю расспрашивать об исторических событиях и о войнах Наполеона.

Тогда Великий Князь сказал Пушкину:

– Вы написали прекрасные стихи на смерть Наполеона, прекрасные и верные. Если бы он положился на великодушие Государя, он бы не отправился умирать на остров Св. Елены. Наполеон сказал о моем брате, что он был «византиец», но около него был настоящий византиец экс-епискон Отэнский, великий курфюрст, князь Беневентский – Талейран.

– Он был таким же епископом, как Гонди кардинал Ретц, – сказал Пушкин, – они удивительно похожи.

– Правда, – заметил Великий Князь, – это мне не приходило в голову… Во всяком случае, у них были одинаковые взгляды на религию и политику.

Затем Пушкин спросил:

– Что могли бы сделать с Наполеоном в России? Трудно было бы найти ему помещение. Нельзя было посадить его ни на Эльбу, ни даже на Корсику.

– Да, трудно было бы поместить его, – сказал улыбаясь Великий Князь. – Можно бы оставить ему жену и сына, хотя бы сына. Мы могли бы отправить его на Кавказ драться с черкесами. Во всяком случае, было бы оригинально иметь на русской службе «солнце Аустерлица».

Пушкин спросил: кто была m-me Талейран? Великий Князь ответил, что она английская креолка, разведенная, очень красивая и довольно легкомысленная. Говорили, что Наполеон заставил Талейрана на ней жениться.

Затем Великий Князь очень хвалил королеву Луизу, Штейна, Горденберга, Йорка, к которому, как и к Барклаю, были очень несправедливы.

Он говорил о Шарнгорсте и прибавил:

– Меттерних ненавидел Наполеона, он не поддался ему в Дрездене. Татищев рассказывал сцену, происшедшую в Дрездене, в Японском дворце. В 1813 году надо было заключить мир; все генералы это чувствовали. Меттерних приехал в Дрезден. В приемной зале его ждал генеральный штаб, его умоляли уговорить Наполеона поставить возможные условия мира. Меттерних обратился к Бертье и сказал: «Отчего вы не скажете все это ему самому?»

Бертье пожал плечами и сказал с раздражением: «Сказать ему? Это больше невозможно; он не слушает, а только кричит».

«Надо дать ему покричать, – ответил Меттерних, – а потом доказать ему, что он ошибается».

«Попробуйте», – последовал ответ.

Меттерних привез с собою очень хороший проект договора. Когда Наполеон прочел его, он разозлился, закричал, затопал ногами и объявил, что его войска теперь лучше, чем когда-либо. Меттерних ответил ему: «Ваше Величество изволили потерять немало старого войска в России».

Наполеон вздохнул и сказал: «Увы! Моих гренадеров нет больше! Только их я и жалею. К остальным, так же как и к союзным войскам, я равнодушен; это – пушечное мясо!»

На площади происходило ученье. Меттерних открыл окно и сказал: «Ваше Величество, желаете, чтобы я передал им ваше мнение?»

Наполеон расхохотался, взял договор и сказал, что он напишет контрпроект. В сущности, этот контрпроект был гораздо менее благоприятный. Его просматривали втроем: Наполеон, Бертье и Меттерних. Уходя, Бертье сказал князю: «Он взял две трети того, что просили вы, а то, что прибавил сам, менее благоприятно. Но это его проект, он диктовал его всю ночь. Кажется, он сходит с ума; он требует, прежде всего, чтобы исполнялась его воля и на земле и на небесах».