Недиалог - стр. 16
Она. Ну, я у них там дегустировала от нечего делать, всё подряд. То есть не всё подряд, конечно, так, пару сортов. Ав-а-автохтоны (Спотыкается на непривычном слове от волнения.) Вы тоже?
Он. Нет.
Она. Это вроде ничего. Сухое.
За окном звезды. Даже хорошо, что темно.
Иначе они бы видели себя, друг друга, а так – звезды.
Он протягивает открытую бутылку и штопор ей.
Она. А вы совсем не пьете?
Он. Не пью после контузии.
Сглатывают оба.
Он – леденец, как и раньше, она – то, что услышала.
Она молчит.
Она. Теперь я не знаю, что сказать.
Он. Это не обязательно.
Она. Нет, я к тому, что столько всего сразу приходит в голову, а как бы вот так, чтобы не…
Он. Да спрашивайте, что хотите.
Она. Эээ.
Он. До Ростова еще три часа все равно.
Она (думает). Все равно.
Она достает стаканчики. Она купила два. Она хотела выпить с ним с тех пор, как он сидел еще через проход.
Она (думает). Потом пришла та пара. Такие всегда приходят на какой-то станции. Щебечут, как попугайчики. Очки «рэй бэн», джинсы как у близнецов, одинаковые. Одного размера даже. То ли она тощая, то ли он, но видно, им хорошо вместе.
Вместе… В-месте. Это то же самое, что «рядом», если разобраться?
Вместе им сесть надо, видите ли. И тогда он, которого можно было спокойно, долго рассматривать через проход, а потом, на остановке как-то ненароком легко познакомиться, он молча встает и… Да, он перекидывает свою сумку наверх, проталкивает поглубже в полку над сидением, подвинув мой рюкзак… Рюкзак…
Что же он спросил, а? Что же он спросил, а? «Не занято?» «Можно?» «Разрешите?» Нет, точно не «разрешите». Это я потом себе додумала, еще и одежду на нем сменила. Чертово решето памяти.
Она разлепляет стаканчики, соображает, опять складывает один в другой.
Он не обращает внимания на шуршание, смотрит прямо.
Она (думает). Контузия. У кота трепанация. У бывшего анорексия. (Морщится.) У меня апатия. Весь отпуск апатия, все годы апатия. Господи, ну и ручищи у него, он же может меня пронести по салону на руках и обратно. Он же может меня подбросить и поймать. И не поморщится. А как он ответил: «Это не обязательно». Сколько я людей к себе в отдел наняла? Двадцать? Хоть раз кто-нибудь промолчал, подсветил фонариком, когда надо, сказал, что не обязательно его расспрашивать о нем самом, любимом. Оказывается, можно молча помогать. Быть рядом, как он. Подхватывать. Сильные руки…
Может, это всё Ростов? А мы, в Москве… Когда всё на дом доставляют, когда зачем-то вызываешь уборку в пустую квартиру, и без того стерильную, с устойчивым запахом лимона. Нет, этого, даже не лимона, а, как его, лемонграсса. Нет, мы точно…
Она (вдруг, вслух). …зажрались.
Он (оборачивается). Не, не задержались. В шесть в Ростове, как положено.
Она. Что?
Она (думает). Он читает мои мысли. «В Ростове, как положено». И там юг… И, наверное, абрикосы. Растут. Такие, свойские, в бордовых веснушках с бочка. Оттого они шершавые на языке, и у каждого свой вкус. Душистые. И косточки такие коричневые со складкой как на веках. Его веках, будто он рядом, закрыл глаза. Он крепко спит…
Она зажмуривается и глубоко вздыхает.
Он косится на нее и молчит.
Она (думает). Так, как там было на психотерапии, представить себя в приятном месте. Вот я иду по саду и собираю абрикосы. Корзина в руке, такая крученая ручка в ладони, поскрипывает, чуть щиплется. Тянет приятно. А в двери, в двери дома, распахнутой настежь двери, едва не касаясь макушкой косяка, стоит он. Он ждет. Ждет. Ждет меня.