Небо над Патриаршими. Высший пилотаж - стр. 3
– Жить будет», – заверил главврач военного госпиталя. – Но к пожарам придется изменить подход.
///
Алексей подошел к постели бывшего сослуживца и присел, придвинув стул. Саша лежал с закрытыми глазами. Левое плечо его было туго перебинтовано, правая нога – упакована в гипс. Алексей нагнулся над постелью и долго рассматривал его лицо. Тот едва заметно посапывал. Ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь ресницы длинными тенями лежали на щеках, а на скулах и челюсти читались ссадины и ушибы.
Саша спал.
Спокойной спал. Как ребенок.
Алексей хорошо помнил это детское его лицо. С таким лицом он лежал на больничной койке после проваленного учебного задания на втором курсе летного военного училища. Крепко им тогда всем досталось от старшины. Саше грозил приказ об отчислении по причине недисциплинированности, что повлекло срыв задания всего подразделения. Леха отмазывал товарища как мог. И смог таки. После разговора со старшиной он сразу же примчался к боевому другу в палату с хорошими новостями, но застал его спящим. Он лежал тогда, запрокинув руки за голову, и сладко посапывал. Но лицо его… лицо было с таким же выражением, как сейчас. Морщин только было меньше, вернее, совсем не было. И волосы были гуще и жестче, но такие же непослушные и вечно всклокоченные, как и весь его нрав.
Нрав Александра прославился на весь взвод. А впоследствии и на всю роту – на пару со своим неизменным боевым товарищем Садакиным Алексеем. Казалось, их дружбе не подвластно ни огонь, ни вода, ни время… Славное было время.
Алексей судорожно вдохнул воздух и отпрянул назад. Затем резко встал, отошел к окну и начал задумчиво барабанить по подоконнику пальцами. Он быстро и жадно глотал легкими воздух и только сейчас понял, что все время пока разглядывал Сашу, он не дышал.
Было время, когда ему казалось, что он разучился дышать… он не дышал годами. Медленно и верно он опускался ко дну будто истратив весь жизненный запас кислорода. С того самого момента, когда вернулся из командировки раньше назначенного срока и застал картину в исполнении жены и сослуживца в супружеской постели.
Теперь же, оглядываясь беспристрастно на прошлое, Алексей не пытался объяснять свою потерянность, а временами жестокость ко всему окружающему состоянием души… Что там творилось в душе друга и боевого товарища годами, чтоб совершить подобное? Что годами зрело в сердце супруги, чтоб поощрить и допустить ответное? Вот, что изматывало его сознание. Вот, что он никак не мог уяснить для себя. Мотив. Мотив самых близких на тот момент людей, создавших возможность на такое предательство. Мотив…
Чужая душа – потемки, как известно. Своя собственная – и того темней. И если действительно быть откровенным с собой, долгое время Алексей не стремился давать себе ответа. Он кокетничал. Он ломался. И разрушался. И разрушал все вокруг себя, – да, простят мне высшие силы! Хотя, по всем гласным и негласным законам, издевательство над чужими страданиями не должно быть прощаемо.
Ни для кого. Без исключения…
– Почему ты это сделал? – спросил Саша, когда оправился после провала задания и был восстановлен в подразделение. – Почему вступился за меня, подставляя себя? Ведь это был мой косяк. Я был неправ, накануне уйдя по синьке в самоволку. Теперь я по гроб жизни тебе обязан.