Небо над Патриаршими. Высший пилотаж - стр. 13
Симонов громко почти надрывно рассмеялся.
– Я более тридцати лет в авиации, половина из которых – в бизнесе и в коммерции. Женщина на этом поприще изучена мной досконально. Все идеалы растеряны, – демонстративно выдохнул Анатолий Петрович, уняв приступ смеха. – Это в нас – мужиках есть еще чувство долга и некое подобие рыцарства, а в них же – одна лишь страсть. И бунтарство. Иные барышни в авиации не задерживаются. Разбуди в ней все это – и ты победитель. Так, что выйдет, Слава. Увы, все выйдет.
Слава не отвечал. Славе нечего было ответить. Он усиленно занят был тем, что обреченно буравил пространство перед собой и силился не подняться из-за стола, чтобы сиюминутно покинуть помещение. Неторопливо так подняться, чинно и легкой поступью направиться к двери. И пусть растеленные ковры учреждения покорно скрадывал звуки его горделивых шагов.
– Скотство это, Анатолий Петрович, – вместо звуков поступи тихо проговорил Верещагин.
– Правда это, – небрежно отмахнулся Симонов. – Сами же знаете. А правда должна быть обнаженной. Вот, пусть и обнажится. И прилюдно желательно. Максимально прилюдно. С этим тоже справитесь, полагаю…
– А если нет? – внезапно для себя самого спросил Слава после продолжительного молчания.
– А если нет, – тут же парировал Симонов, – и если Ирина Дмитриевна – действительно исключение, то она станет помогать мне из любви к “своему вояке”, как вы выразились. Это устроить несложно.
Слава молчал. Он буквально физически чувствовал как устал от вездесущей своей внутренней грубости, как заждался этих глобальных перемен извне. А когда они, наконец, наступили, то принялись бесцеремонно елозить его лицом по собственному нутру. Да, так, что хочется выть, моля и сокрушаясь, чтоб все вернулось в привычное-былое. Былого не вернуть, как известно, а новое диктует свои условия, к которым нужно для начала адаптироваться. Потом, возможно, преобразовать. А позднее – и начать творить свое, если останутся силы… если. Но постараться все таки стоит. В любом случае стоит попробовать…
– Можете приступать, – прервал его размышления Симонов, давая понять, что беседа движется к завершению. – Есть еще какие-то вопросы, пожелания?
– Есть, – кивнул Вячеслав.
Симонов пытливо уставился на него.
– На протяжение всей работы держитесь со мной строго, но обязательно уважительно, – выдал он, принимая заострившийся взгляд Симонова. – Обязательно.
-Обязательно слетаемся, – проговорил снова Слава, будто заклинание и хорошо затянулся.
– Конечно, слетаемся. Рад тебя видеть в строю, боевой товарищ, – улыбнулся в ответ Алексей и добавил. – Старший по группе – в техничке скорее всего. Его в кабинете не застать, не крыса он офисная – ему бы к технике поближе. Ты подойди ко второму ангару, там ребята сориентируют.
Слава протяжно выдавил дым плотными губами и повернулся, принимая взгляд Алексея.
«Правда должна быть обнаженной», – застучало у него в голове под напором цепких глубоких глаз собеседника. «Как и скотство, собственно. Они друг от друга, знаешь ли, недалеко держатся. И вся правда наша в том, что не товарищи мы с тобой никакие. Нет уж той войны, в которой смысл есть плечом к плечу. Все больше – мелкие междоусобицы, да, бури в замызганном стакане. И войска, к сожалению, им – соответствующие, пригодные более к булочным очередям, чем кричать «ура». Показушно, упаковано, инновациями нашпиговано, а на деле… дно гнилое. Так, и мы прогнили. Не по нутру, так от старости. Оттого и не товарищи уж никакие, – так, приятели наполовину. Только не бывает в деле нашем друзей наполовину, друг наполовину – это всегда наполовину враг. Но и вглядываться в скользкие лица друзей тоже негоже, покуда врагов вокруг достаточно. А у тебя их более, чем достаточно, Леха. Более чем… Так, что придётся нам с тобой держаться вместе. Тащиться вновь по столбовой дороге, пуская пыль в глаза…»