(Не) бывшие. Я отменяю развод - стр. 2
– Не трогай! Не трогай меня!
– Добромира, прекрати истерику, – рычит Гордей и одним рывком ставит меня на ноги. Пальцы врезаются в локоть, как стальной обруч.
– Какой же ты мерзкий, Черкасов! – Наливаются слезами глаза. – Зачем были все эти «я горжусь тобой», «мне дороги наши вечера»? Зачем заставил поверить, что чувства взаимны, если я для тебя очередной проект?
– Не делай вид, что удивлена, – его лицо так близко, что дыхание обжигает щёку. – Наш брак с самого начала был одной из сделок твоего покойного отца. Ты знала, на что соглашалась.
– Сделка? Да! – Кричу, вырываясь из захвата. – Но зачем тогда нужно было играть в любовь? Зачем подарки, прикосновения и эти взгляды, будто я единственная?!
Гордей сжимает губы, будто пытается раздавить эмоцию, рвущуюся наружу.
– Мне нужен был союз, крепкий и правдивый для публики. Инвесторы верят в семью, не в сухой контракт. Ты хотела чувств, я позволил тебе их видеть. Это называется… – он ловит воздух, тут же выталкивает его изо рта со словами, – маркетинг, Добромира.
– Маркетинг?! – Зло смахиваю со щеки слезу. – Я подаю на развод, Гордей. Сегодня же.
Серые глаза мужа блестят сталью.
– Попробуй, – тихо звучит угроза. – Свобода обойдётся тебе в тридцать шесть миллионов, которых у тебя нет. Подумай, Мира, какое чувство победит: гордость или страх остаться ни с чем. Я могу о тебе позаботиться.
– Нет ничего страшней, чем брак с тобой. Деньги верну. А вот твоей заботы мне больше не нужно.
Разворачиваюсь и, пошатываясь, плетусь к нашей спальне.
К спальне, которая видела так много любви. Страстной, красивой, яркой и… Фальшивой насквозь!
Шаги Гордея за моей спиной тяжёлые, мерные, как удар молота.
Достаю чемодан, швыряю в него бельё, платья. Одежда летит в него без разбора.
– Положи вещи, – глухо приказывает Гордей от двери.
Не оборачиваюсь.
– Не командуй. Я ухожу.
Шёлковый топ летит следом за бельём. Гордей перехватывает его в воздухе и отшвыривает в сторону.
– Ты никуда не уйдёшь, Добромира.
– Какая тебе разница? – Предательски вибрирует голос. – Тебе ведь наплевать на меня.
– Перестань драматизировать.
– Драматизировать? Я верила тебе. Каждому твоему слову верила. – Трясу перед носом Черкасова пустой вешалкой. – Скажи честно, ты любил меня? Или всё время считал удобным инкубатором?! Я ненавижу себя за то, что до сих пор хочу услышать: «Да, я люблю тебя». Скажи это, или добей меня наконец.
Гордей замирает. Напрягается.
Широкая грудь ходит ходуном, а на шее долбит толстая вена.
– Ответь!
– Любовь – понятие растяжимое, – чеканит, словно математическую формулу. – Мне была нужна жена. Ты подошла.
– Значит, я просто племенная кобыла. Хорошо. А чувства? Как же мои чувства, Гордей?
– Твои чувства – твоё хобби. Я не обязан их разделять.
По щеке стекает дурацкая горячая слеза. Смахиваю её тыльной стороной ладони.
Воздух между нами пульсирует болью.
Я вообще значу для него что-то? Хоть что-нибудь?
И силы вместе с эмоциями разом покидают тело. Кричать не хочется больше, и выяснять тоже. Зачем? Какой в этом смысл? Гордей только что объяснил мне всё крайне доходчиво.
– Покинь спальню, пожалуйста, – растираю устало глаза, размазывая по лицу тушь. – Я хочу собраться в тишине.
– Ты никуда не пойдешь. Я на это согласие своё не давал.
– Плевать мне на твоё согласие, Черкасов. Засунь его себе куда поглубже, – руки дрожат, когда я дёргаю молнию на чемодане. – Ищи себе другую дуру, чтобы делать из неё инкубатор.