Наши за границей. Под южными небесами - стр. 45

– Завтра надо рано вставать. Лаун-теннис этот самый лорды назначают ужасно рано: в десять часов утра, – говорил он. – А мне еще нужно перед этим выполнить сеанс массажа и пассивной гимнастики.

– От чего вы лечитесь? Вы такой здоровяк, – спросил доктор.

– Печень у меня, что ли… Я не знаю, право… Почка тоже не на месте… Говорят, что надо… Мне голландский посланник посоветовал.

– Какой голландский посланник? Разве здесь есть такой? – задал вопрос доктор.

– Я не знаю, право, голландский он или шведский, а только он посланник – амбассадер… Такой с длинной седой бородой и бритой верхней губой. Фамилия ужасно трудная. Он тоже лечится массажем и пассивной гимнастикой.

– Ван дер Шильд?

– Вот-вот…

– Так он вовсе не посланник. Он фабрикант из Бельгии. У него фабрика носовых платков и столового белья. Мой патрон его отлично знает.

– Будто? А у нас все его считают за посланника. Он тоже играет с нами в мяч. Мы его даже за графа считаем.

– Считать можете сколько угодно и за графа, а только он бельгийский фабрикант льняных изделий, – закончил доктор.

Все поднялись со стульев.

– Ты что сделал в баккара? – спросила мужа мадам Оглоткова.

– Проиграл сто шестьдесят франков, но не жалею, хорошему человеку проиграл. Знаешь, этот… Он какой-то тоже граф… Я с него выигрывал.

Все направились вон из зала.

– И мы домой? – задала мужу вопрос Глафира Семеновна.

– Да куда ж еще? Здесь очень скучно. Поужинать не хочешь? – предложил ей тот.

– И вздумать не могу об еде.

– Здесь никто не ужинает, – заметил супругам Ивановым Оглотков. – Скушайте по груше и запейте холодной сахарной водой. Здесь все из высшего общества так делают. Это поправляет желудок и дает спокойный сон.

– Ну, сна-то у нас и так хоть отбавляй.

Все прошли буфет и направились через галерею к выходу.

Галерея, неярко освещенная, была запружена дамами. Французский говор так и трещал. Слышны были все больше контральто. Изредка только взвизгивали сопрано. Дамы эти были в самых вычурных костюмах. Пудра с лиц их так и сыпалась. Между ними шныряло несколько мужчин, по большей части старичков с самыми масляными улыбками. Один был даже с ручным костыльком и шагал ногой, как поленом. Он очень фамильярно ухватил одну рослую брюнетку сначала за подбородок, а потом за руку выше локтя, а брюнетка еще фамильярнее ударила его веером по плечу.

– Вот можете посмотреть и биржу, о которой я вам говорил, – проговорил доктор супругам, кивая на толпу.

Глафира Семеновна поморщилась и сказала:

– Бесстыдницы.

Компания вышла в вестибюль.

Исполнилось уже двое суток, как супруги Ивановы жили в Биаррице. Хозяева гостиницы достигли своей цели, чтобы супруги Ивановы взяли пансион. После двух десятков напоминаний о пансионе, всеми членами хозяйской семьи, Ивановы согласились жить на их полном иждивении, платя за двоих двадцать восемь франков, причем Николай Иванович выговорил, чтобы комната освещалась непременно лампой, а Глафира Семеновна поставила за непременное условие, чтобы к завтраку и обеду не подавали ни кроликов, ни голубей, а вечером ставили бы им их собственный самовар, который они купили за двадцать пять франков в улице Мазагран у француза, торгующего русскими лукошками, берестовыми бураками, чаем, высохшей икрой в жестянках и осетровым балыком, которым можно было гвозди в стену вколачивать.