Нас рано хоронить - стр. 13
Когда на экране высветилась надпись «вызов завершен», Женя попыталась осознать произошедшее. Столько лет она представляла этот разговор. Думала, что он будет извиняться, корить себя, молить о встрече, а тут вдруг «перезвоню». Казалось, что ей вскрыли грудную клетку, сделав длинный разрез скальпелем ровно посередине, распилили ребра, раздвинули их, харкнули в самую глубь, куда-то между сердцем и легкими, а потом закрыли все это безобразие, небрежно скрепив степлером. Живи теперь как хочешь с этим. Или не живи, выбор за тобой.
Глава 8
У старых грехов длинные тени.
Агата Кристи
Алексею было всего сорок семь лет, но выглядел он гораздо старше. Редеющие волосы, седая щетина, двойной подбородок, мешки под уставшими прозрачными глазами, в которых долгие годы плескалась водка. Ни на какую работу он в тот день не собирался. Уволили еще две недели назад, уснул на дежурстве, а в это время со склада, который он охранял, вынесли дюжину коробок с бытовой техникой. В итоге не только лишился зарплаты за прошлый месяц, но еще и должен остался.
Когда позвонила дочь, его дочь, которую он не видел двадцать шесть лет, казалось, что небеса разверзлись. Этот голос. Его невозможно было не узнать. Голос ее матери. Вихрь воспоминаний ударил в солнечное сплетение.
Им по семнадцать. Белорусский государственный университет. Поцелуи в трамвае. Восемнадцать. Она в белом платье. «Объявляю вас мужем и женой». Ира уже на пятом месяце. Окна роддома. Так отмечал, что проснулся в обезьяннике. Сколько раз она его оттуда вытаскивала. Двадцать один. «Ты мне всю жизнь загубил!». Чуть не задушил. Ушла. Сбежала, прихватив только ребенка.
Картинки сменяли друг друга за доли секунды. В груди жгло адским огнем. Он ведь хотел ее найти, хотел отчаянно, но так же отчаянно боялся. Не простит, не примет, никогда.
Заставил себя сказать какие-то слова и трусливо положил трубку. Номера так и не записал. Не смог. Пил десять дней, как никогда раньше. Один. Предатель, дезертир, богоотступник – как только он себя не называл. Женя больше не звонила.
Сегодня он, по привычке, уже собирался за чекушкой, когда раздался звонок в дверь. Посмотрел в глазок.
– Кто?
– Почта. Вам заказное письмо.
Открыл, расписался. Захлопнув еле держащуюся на петлях деревянную дверь, обитую разодранным кожзамом, сел на табурет в коридоре и вскрыл конверт.
«Ну, здравствуй, папа. Если конечно я могу так тебя называть. Даже как-то странно произносить это слово, да и писать непривычно. Долго собиралась с духом вывести буквы в простом, казалось бы, порядке, на бумаге. Теперь пытаюсь осознать, что оно для меня значит. Мама так и не вышла замуж после вашего развода, и у меня никогда не было мужчины, который бы обо мне позаботился, не было отца.
Ты знаешь, я никак не могу тебе простить все свои дни рождения, неполноценные, все неподаренные игрушки, все неполученные телеграммы, письма, несостоявшиеся телефонные разговоры. Я каждый день ждала, что ты появишься. Верила, что внезапно откроется дверь, а там ты, с большим медведем и тортом, моим любимым, Киевским.
Я выросла, но ничего не изменилось, не прошло, не переболело. Постепенно пришло осознание, что чуда не произойдет. Ты наверняка уже давно забыл о моем существовании, и каждый год, двадцать пятого января, сжималось от боли только мое сердце, не твое. У тебя его нет. Есть лишь какая-то кровавая субстанция, да и весь ты всего лишь набор костей и мяса, потому что человек, в котором существует душа, не может так хладнокровно бросить, а потом и много лет игнорировать собственного ребенка.