Надежда - стр. 134

– Все отчим. А я противиться не могу. И мамка молчит. Жизнь моя все равно пропащая! – горестно воскликнул Сеня и опять залился слезами.

То ли от жалости, то ли от злости меня затрясло, перед глазами поплыл белый туман, и началась истерика. Успокаивать нас было некому.

КОНТУЗИЯ

После ужина Толян, я и Наташа пошли бродить по городу. На пути встречались обгорелые дома из красного кирпича. Толян первый увидел еще не обследованный разрушенный трехэтажный дом и сразу нырнул в пролом. Между кучами битого кирпича росла густая высокая крапива. Остатки перекрытий этажей уродливо торчали черными балками. В обожженные глазницы окон второго этажа заглядывали красно-бурые грозди рябины.

– Здесь лазить опасно. Шею можно свернуть, – сказала Наташа.

– А дом-то дореволюционный. В таких толстых стенах богатеи клады раньше прятали. Поищем? – предложил Толя.

– Ты весь дом будешь разбирать по кирпичику? Бомба и та до конца разбить не смогла, – возразила Наташа. – Уйдем отсюда.

Толя увидел в центре одной из комнат остатки огромного костра.

– Смотрите, мы здесь не первые, – сказал он разочарованно. – Погреемся у костра?

Я согласилась. Сырой осенний ветер гулял по комнатам. Задубевшими от холода пальцами Толя поджег валявшиеся обрывки газет, потом подложил картонки и сухой бурьян. Вскоре сушняк разгорелся, и затлели трухлявые бревна. Из них вырывался то красный, то желто-зеленый, то синий огонь. Языки пламени слизывали березовую кору или сворачивали ее в трубочки. Тьма наплыла незаметно. Когда Толя ворошил костер, огромный сноп красных искр взмывал в небо. А оно было удивительное: черное, бархатное! Без звезд было бы страшно и неуютно. Но они висели близко, смотрели строгими, но добрыми глазами и, мигая, разговаривали с нами.

Мы изредка перебрасывались негромкими фразами. В тишине голоса звучали гулко, неестественно и сначала пугали меня. Я переходила на шепот. Толя усмехнулся:

– Если ворона каркнет, то это будет как выстрел.

Мы сидели в ярком пятне, а причудливые тени обломков стропил и кривых кирпичных кладок плясали по остаткам стен. Я взяла слегу и принялась встряхивать груду тлеющих обломков, любуясь разными по высоте и яркости столбами искр. Наташа отошла за угол по нужде. Спотыкаясь, она засмеялась:

– Не сесть бы в крапиву!

Толя с горящей палкой проводил ее до стены, а сам пошел в другую сторону. Я продолжала играть в «искры». И вдруг…

Почему я стою в узенькой нише плотно вжатая в стену? У меня горит левая щека. Больше ничего не чувствую, словно деревянная. Передо мной – Толя с факелом. Рот раскрыт, испуганно смотрит на меня. Подбегает Наташа, хватает меня за руку, отрывает от стены. С трудом переставляя ноги, я выбираюсь на улицу к фонарю. Наташа травой вытирает с моего лица что-то липкое и успокаивает:

– Все обошлось, все живы!

Толян отталкивает ее и приказывает мне:

– Закрой правый глаз, смотри левым! Видишь горящую палку?

Я медленно, растягивая гласные, отвечаю:

– Да-а, ви-ижу.

– Теперь закрой левый. Видишь?

– Вижу, – бормочу я.

– Слава тебе, Господи! – всхлипывает Наташа.

А я не понимаю, что происходит. Помню: тяжелое бревно никак не удавалось расшевелить. И все.

Друзья довели меня до заднего крыльца, куда входят работники детдома. Я побрела к себе наверх и тихонько легла в постель. Заснуть долго не могла. Ни чувств, ни ощущений, только какая-то заторможенность.