Надежда Альфы - стр. 23

Выпрыгиваю из машины и иду к дороге, что ведёт в город. Дальнейший путь знаком. Именно там я срезала угол, чтобы догнать грузовик. Ленке на такой скорости в отличие от грузовика понадобилось минут двадцать, так что ещё метров двести по лесу, и я на основной дороге.

– Надя, ты куда? – раздаётся в спину голос подруги, – Ну прости меня, – голос слышится ближе, поэтому ускоряю шаг.

У меня одно желание – поскорее оказаться, пусть в шумном, но логичном и понятном городе. Страх свихнуться так реален.

– Не глупи, Надь, – обречённый, далёкий голос. А потом вдруг крик страха, - Берегись!

Ногу, чуть выше колена, вдруг обжигает болью. Падаю и с мыслью: «Она, что совсем ополоумела?» оборачиваюсь и открываю рот для визга. Кто-то его затыкает ладонью, а потом куда-то меня волочёт. Я же не могу оторвать взгляд от лежащей в дали подруги и мужчины, стоящей над ней с арбалетом.

Путь вглубь леса окончен и молодой, полноватый мужчина, почти мальчишка, швыряет меня к одному из стволов деревьев. Наставляет в грудь арбалет.  Оглядываю, как оказалось проткнутую арбалетным болтом, ногу.

– За что? – шепчу, – Вы кто?

Трясущимися руками стараюсь пережать рану, но мешает торчащий болт. Из-за боли боюсь к нему даже прикоснуться. Слёзы непонимания идут из глаз. Нервы уже некуда натягивать, поэтому откинув все страхи, ору:

– За что, сукин ты сын?

Эта фраза явно становиться моей любимой, так как приводит людей в чувства на раз. Вот только паренёк вместо того, чтобы просить прощения, ударил меня кулаком по лицу и выкрикнул своё:

– Не смей сравнивать меня и мою мать с собой! Ты, животное.

– Что? – продолжаю злиться я, – Это я-то животное? Ты в зеркало давно смотрел?

Следующую фразу паренька прервал треск веток. К нам, таща всю израненную, но всё равно брыкающуюся Ленку, вышел изрядно потрёпанный второй паренёк.

– Лена, – бросаюсь к рядом брошенной подруге.

Ей прострелили ногу и плечо, но она не плачет, а как-то по-звериному хрипит и вновь сверкает глазами. В другой ситуации я испугалась бы, но понимаю, что от такой боли любой озвереет. Вновь получаю удар в челюсть. Темнеет в глазах, и я едва не теряю сознание. От того слышу искажённый, рычащий, принадлежащий подруге голос:

– Не трогайте её. Она не одна из нас. Не нужна она вам.

– А мы это сейчас проверим, – сплюнул долговязый, что притащил подругу, – Эта уже проявила себя, – обратился он к другу-пухлячку, – Займись своей, – кивнул на меня.

– С радостью, – хохотнул тот в ответ, водя арбалетом, вверх-вниз, – Как думаешь, куда лучше?

– В руку давай, – посоветовал долговязый, не отводя взгляда с Ленкиного лица.

Этот гад, нажимая ботинком на торчащий из ноги девушки болт и совершая им круговые движения, кайфует от гримасы боли на её лице.

«Мама дорогая, это же самые натуральные маньяки. Я не вынесу этого. Одно единственного ранения в ногу и темнеет в глазах от боли, а здесь такое. Я не смогу, как она. В живых нас, судя по всему, оставлять не собираются, поэтому не стоит доставлять этим ублюдкам удовольствие. Надо сделать так, чтобы сразу убили».

От осознания и сделанного вывода страх вязкой субстанцией разошёлся по венам, проник в каждую клеточку организма. Проще решить нежели сделать.

– Герои, – дрожащим голосом, но с издёвкой выдавливаю из себя, – Мучают двух беззащитных, слабых женщин. Ваши мамы могут гордиться вами.