Мякоть - стр. 35
– Нет. Сначала не было никакого баловства, хотя, конечно, как у всех. Руки на одеяло! Быстро, паршивец! Чтобы я это видела! Дети естественны. Они как… дикие зверьки. Со всеми вытекающими. Показывают друг другу, как это делать. Хвастаются. Однажды показали и мне, а там уж… как все. До дыма. Но первый раз было не так. Еще раньше. Когда я и понятия не имел, что нужны какие-то фрикции.
– Наверное, и слова такого не знал, – засмеялась Саша.
– Еще бы, – хмыкнул Рыбкин. – Скажи еще какой-нибудь там коитус, либидо. Нет, как-то все это обозначалось, конечно, но слова были другими.
– Не произноси, – попросила она.
– Не буду, – пообещал он. – Хотя я слышал, что некоторых это заводит.
– Надо меньше смотреть порнуху, – прыснула Саша. – Но все-таки? Ты помнишь?
– Я был еще мальчишкой, – пробормотал Рыбкин. – Но перед этим еще было кое-что. Помню, мать привела меня в районную больницу, я был, кажется, в третьем классе, и мне пришлось раздеться. Какой-то осмотр перед санаторием. В кабинете были две чужих, как я теперь понимаю, очень молодых женщины-врача. И я, долговязый школьник-малолеток. Представляешь? Мне сказали снять штаны. С ума сойти. Снять штаны. И у меня случилась эрекция.
– И ты кончил? – вытаращила глаза Саша.
– К счастью нет, – засмеялся Рыбкин. – Только мне еще какого-нибудь комплекса не хватало. Но почувствовал себя неловко. Не из-за эрекции. Я думал, это естественно. Захотел по-маленькому – эрекция. Без этого слова, конечно. Я почувствовал себя неловко из-за реакции на нее. Женщины переглянулись и заулыбались. Мама покраснела. И тоже заулыбалась. И продолжала улыбаться уже на улице. А я все приставал к ней, в чем дело, что не так?
– И? – затаила дыхание Саша.
– Никакого «и», – покачал головой Рыбкин. – Возбуждение пришло не от вида обнаженной женщины, что, конечно же, было бы пределом мечтаний для любого мальчишки. А от собственного обнажения. Это… отпечаталось во мне. Ну и тем же летом или следующим, я уже не помню, я начал уходить от дома. Деревня же. Куда-нибудь к речке, в поля. Где никого нет. И раздевался там. Получал эрекцию, которая становилась сильнее раз от раза. И испытывал странное чувство… как будто делаю что-то запретное, но сладостное. Я ведь никому не хотел показываться в таком виде, это было бы немыслимо. Даже в голову не приходило. А потом совершенно случайно едва не столкнулся с чужими людьми. С какими-то незнакомками. По полевой тропинке шла мама с дочкой. Наверное, моей ровесницей. И я их увидел. Голым. Они меня нет. И они прошли близко. Метрах в пяти. И я кончил от того, что мимо меня прошли одетые женщины. Точнее женщина и девочка.
– И как это было? – спросила Саша.
– Это было очень страшно и невыносимо сладостно, – ответил Рыбкин. – И неожиданно. У меня ноги подкосились. И знаешь, я как будто… попробовал наркотик.
Это и в самом деле было страшно и очень приятно. Тогда он испугался. Упал на колени в укрытии, в котором находился, обжегся о крапиву, но не почувствовал ожога, потому что все его существо переживало новое, неповторимое ощущение, которое и в самом деле не повторилось больше никогда, разве только проблесками вместе с Ольгой и теперь, через много-много лет, закрутило его огромной, выросшей до неба волной.
– Я не на шутку испугался, – хмыкнул Рыбкин. – А потом меня научили добиваться этого механическим способом. И я стал обычным ребенком.