Мы уезжали навсегда… - стр. 7
На морском дне остался лежать остов того, что много лет строилось через пот и кровь. Мышцы, требуху, кожу и жир картюхинского создания уже освоили самые инициативные обитатели морского дна. Но на костях погибшего кита оставались самые примитивные рачки, которых ежедневно поедали приплывающие осьминоги с бесцветными глазами.
Новая жизнь
А между тем жена и дочь Картюхина, оказавшиеся в Варшаве, пытались устроить свою жизнь заново. Так как деньги и украшения были изъяты из дома еще при аресте мужа, а счета заблокированы, вывезти удалось совсем немного, и те – заначка Лизы и ее непутевого мужа.
Жить с нелюбимой и чопорной тещей Вите Чалову на съемной варшавской квартире было в диковинку. Учитывая новые обстоятельства, Елизавета Андреевна стала покладистей, но поглядывала на него без теплоты. Однако произошло с ней иное удивительное превращение.
Елизавета Андреевна, будучи женщиной ухоженной и не уставшей от бесконечной работы и хлопот с детьми, обычно старящих женщин к ее сорока пяти годам, стала вдруг наряжаться.
В первую неделю по приезде в столицу Польши мать Лизы выходила из дома на длительные прогулки по городу, что воспринималось родными как желание снять стресс и не мешать молодым. Мало-помалу Лиза стала замечать на матери, никогда, впрочем, себя не запускавшей, романтичную укладку, сдержанный и молодящий макияж, кокетливые босоножки на каблучке.
Через пару месяцев после ареста мужа Елизавета Андреевна превратилась в цветущую женщину средних лет, о которой проходящие мимо поляки легко могли бы отметить, что она ładna kobieta o pięknych oczach, что, по-нашему, звучало бы лучшим комплиментом немолодой, но привлекательной женщине.
Однако жизнь не всегда приносит только испытания и горе. Она любит соединять доброе и злое, как дети, смешивающие в чашке шоколадное и ванильное мороженое. Так и в семье Картюхиных лето двадцать четвертого года перевернуло все верх дном, если бы не одно обстоятельство.
На исходе августа Лиза обнаружила, что беременна. Это событие сразу окрасило быт и мысли разбитой картюхинской семьи в новые оттенки.
Витя понял, что деньги следует тратить еще более аккуратно, пока он не устроится хоть куда-нибудь. Это выводило из себя Елизавету Андреевну, лишившуюся собственных средств. Каждую неделю он стал сверять чеки продуктовых магазинов с внутренним камертоном, точно указывающим ему оправданность покупок, сделанных женой и тещей.
Бывало, в квартире на улице Дятловской, где поселились наши герои, скандал разгорался от нескольких йогуртов, неосмотрительно купленных на десерт.
Такая прижимистость, переходящая в чичиковскую скупость, была противна теще, привыкшей к щедрости Игоря и пониманию им одной простой истины: жена может тратить без отчета.
С самой юности деньги шли к Картюхину легко. С залихватской ловкостью он выуживал новые знакомства, выгодные контракты – деньги лились рекой. По крайней мере, унижать жену отчетом за купленные йогурты Игорь Александрович никогда бы не стал. В лепешку бы расшибся, но добыл бы денег.
Мелочная принципиальность зятя возродила в Елизавете Андреевне жгучее желание вернуться в тот день, когда Лиза впервые привела в дом будущего мужа, и спустить его с лестницы. Бывало, она пила чай в небольшой кухоньке, глядела на стену, выложенную серой плиткой, и представляла, как Чалов летит с каменных ступеней их загородного дома, теперь опечатанного, и расшибает голову о громадный вазон с пионами.