Мы - развращённые - стр. 56
Марлен вздрогнула от этого сравнения, и уставилась на Догана. Тот уже скинул рубашку и молниеносно забрался к ней на кровать.
Лисица попыталась отползти – не успела. Ящерр схватил её за ногу, дернул обратно и пригвоздил к центру кровати собственным весом. Непривычная тяжесть давила не только на тело – на сознание, как будто её живьем замуровали в склепе.
Девушка заплакала, чем привела раздраженного ящерра в еще более взвинченное состояние.
– Замолчи!
Он потянул платье вниз, оголяя грудь. И начал шарить по ней рукой, так жадно и агрессивно, что лисице хотелось заскулить. Она уже не решалась ни плакать, ни шевелиться – так невыносимо страшно ей было. Лишь бы обошлось без насилия – единственная мысль, мелькнувшая в тот момент. Лишь бы не ударил, не покалечил.
Он увидел, что она затихла, и движения его стали менее порывистыми, будто мед, твердый, мерзлый, внезапно растопили, и тот медленно растекался по телу девушки. Она сама была медовая.
Ящерр наклонился, втянул в рот её сосок, поцеловал живот. А Марлен было страшно.
«Не хочу здесь находиться», мысленно повторяла лисица. «Хочу к маме, к папе, хочу братика обнять».
Она была как стеклянная кукла, вот только любое прикосновение ящерра отзывалось в ней не звучным стеклянным эхо, а глухим вздохом. Сама того не до конца осознавая, девчонка всем своим видом давала понять, что судья ей противен. А тот зверел от подобной реакции.
Он был сам виноват – давно уже с гонщицами не спал. Бывали залетные птицы, но те вели себя безупречно, ну а Джин – эта женщина является олицетворением безупречности.
Но эта?! И ЭТУ женщину ему природой велено признать своей избранницей?!
Как же Доганн в тот момент ненавидел лисицу!
Он окончательно сдернул с нее платье и принялся снимать белье, а потом развел ноги в стороны.
– Нет! – закричала его лисица, тем самым распаляя ящерра еще больше.
И этот страх, это её отчаяние пьянило. «Не только ему одному страдать, пусть тоже мучается», думал он. «Пусть знает, что никаких привилегий она не получит, и статус её не изменится».
Он прижался к телу рыдающей девчонки и резко вошел.
Закричала его лиса, да так, что по его телу пробежала волна удовольствия. В тот момент любое её движение, любой звук вызывал удовольствие. Ощущение у него было, будто после продолжительной жажды ему дали напиться: первый стакан – чистая родниковая вода, второй – в меру сладкий лимонад, третий – выдержанное вино.
– Лисица, – прошептал он, вбиваясь в её тело. – Сладкая какая лиса…
Внимательно оглядел свою женщину. Она вся была под ним – напряженная как камень, и в то же время – мягкая, беззащитная. Ему так и хотелось сказать – нежная.
– Какая сладкая гонщица мне попалась…
Он не узнавал ни собственный голос, ни тон. Не знал, зачем делает её положение еще более унизительным, зачем насмехается. А не мог иначе! Будто природа вместе с влечением к этой девчонке, наградила его этим желанием – задавить, унизить.
Удовольствие накрыло его ударной волной.
Находиться в ней было приятно. Но когда градус возбуждения начал спадать, он отшвырнул её в сторону, намеренно грубо, не оставляя сомнений в том, кто она для него. Девчонка не пыталась сопротивляться – послушно откатилась в сторону и заледенела в позе эмбриона.
Она не издавала ни звука, и вначале эта тишина воспринималась как благословение свыше. В его комнате, на его территории было тепло, камин (он их так любил) создавал атмосферу покоя и уюта.