Мукури-Кокури. Путевые заметки о Фукуоке - стр. 2

В здании вокзала так тихо, что слышно, как перекатываются чемоданы по плитке, как разлетается звук от шагов в высоких арках. Голосовые объявления есть, но появляются как тени: короткие, почти извиняющиеся, они проскальзывают мимо, не нарушая общего спокойствия. Всё, что нужно знать, написано – на табло, на экранах, стрелками на полу. Редкий музыкальный сигнал на платформе не просто мелодия, а приглашение в путь, почти молитва на отправление. У каждой станции своя. Собственная.

Высоко на стене вокзала, над суетой, медленно ползёт вверх золотая лягушка. Посланница богов. Маленькое ками, охраняющее путешествующих.

Проходя мимо, взгляните на неё. Вдруг она взглянет на вас в ответ.

Над безбрежным океаном клубился туман, скрывая водную гладь от мужчины и женщины, стоявших на небесном мосту. «Как ты считаешь, Идзанаги, есть под нами земля?» – спросила Идзинами. Мужчина взял длинное копьё и пошарил им в тумане. Не обнаружив ничего, он поднял древко. С наконечника копья каплями стекала жижа. Падая, она застывала. Так появилась Япония, остров за островом.

Так впечатление за впечатлением для меня возникала Фукуока.

В Итосиме штормило – волны одна за другой разбивались о прибрежные камни. Зарядил дождь. Морось и брызги, подхваченные ветром, били в лицо, стекали за шиворот тяжёлыми каплями.

Был отлив, и вода едва касалась бетонных оснований белых тории Сакураи Футамигауры. Следуя ритму набегающих волн, я шаг за шагом дошёл до камня в метре от священных врат.

За ними Мэйото Ива: пара скал, тень Идзанаги и Идзанами на земле. Разделённые морем, временем и судьбой, они остаются связанными сиросиро – священной нитью.

В такую погоду на берегу пустынно.

Камни. Море. Ветер.

Древние, как сам мир, они говорят только с тобой.

Для моря, что день, что год – разницы никакой.

Двести лет, чтобы превратить угловатый камень в гладкий окатыш?

«Да без проблем», – говорит море.

И через пару столетий выбрасывает его на берег: круглый, ладный, нашедший себя.

Пляж в десяти минутах от железнодорожной станции Симоямато.

В прибрежных камнях – кабанэ-муси. Морские мокрицы, почти не изменившиеся со времён мезозоя. Скользят по влажному склону, исчезают в щелях, сливаются с камнем. Как сама память моря – живая, хрупкая, доисторическая.

Чуть выше – стена Гэнко Боруй, XIII век. Её сложили между волнами – после первого монгольского нашествия, в тревожном ожидании второго. Чтобы остановить то, что, возможно, уже не остановить.

За ней – сосны. Период Эдо. Их сажали, чтобы удержать берег. Теперь они просто стоят. Не вмешиваются. Не уходят. Это Ики-но Мацубара – одна из трёх великих прибрежных сосновых рощ Японии.

У воды девочка строит замок из песка. Волна смоет его. Она будет после меня.

На бетонной плите у воды выцветшая надпись на японском: «Мукури-Кокури придёт». Так зовут злых духов из детских страшилок острова Кюсю.

Мукури-Кокури – то, что осталось от пришельцев с материка, чьи тела поглотило море, а имена – время.

1281 год. Лето. Пять тысяч кораблей. Сто сорок тысяч монголов. Против них – сорок тысяч самураев, стена Гэнко Боруй и тайфун, слишком сильный, чтобы быть просто погодой. Названный позже камикадзе – ветром богов.

Ветер шевелит тонкую траву у плиты. Словно кто-то ещё читает это со мной.