Мрачная фуга - стр. 29
– Слушай, а если попробовать сместить здесь акцент?
И Стариков пробовал без возражений. А стоило надавить на него, как Илья обижался, спорил, мог и дверью хлопнуть, как было еще в музыкальной школе, когда у него сменилась учительница: не разобравшись в характере мальчика, она стала привычно командовать им на повышенных тонах. Собрав ноты, Илья ушел с урока и от души хлопнул бы дверью, но в кабинете музыки она была покрыта мягкой обивкой для лучшей звукоизоляции. Он не вернулся бы, если б учительница не прибежала к нему домой и вместе с бабушкой, рассасывающей валидол, не уговорила Илью продолжить занятия. На кону была честь школы, которую некому было отстаивать, кроме Старикова…
Каким-то чудом Алексей Витальевич сразу уловил пульсирующую в рукастом студенте гордость и понял, как бережно нужно обращаться с юношей, который сам показался ему произведением искусства. Хоть черты лица его не были рафинированно-утонченными, и даже правильными их трудно было назвать – нос слегка вздернут, нижняя челюсть чуть выдается вперед, вокруг светлых глаз ранняя сетка морщин (в его-то возрасте!), – но все это на удивление поэтично сочеталось с солнечным светом отброшенных назад волос, и образ складывался такой гармоничный, что трудно было отвести взгляд. Но все это не стоило бы ровным счетом ничего, если б парень не играл как бог…
«Выпущу Старикова, и с чистой совестью можно уходить на пенсию», – часто говорил себе Алексей Витальевич, хотя ему еще не было и шестидесяти и предстояло выпустить еще, по крайней мере, пару поколений студентов. У него и сейчас были другие ученики, но только успехи Ильи оправдывали десятилетия его собственного служения музыке.
Шестак всегда знал, что ему не стать пианистом даже второго ряда – руки не те… Зато у него довольно рано открылся талант интуитивно угадывать, какую неожиданную окраску в произведении, известном всем и каждому, может найти тот или иной его исполнитель, тогда еще приятель по классу в Центральной музыкальной школе – знаменитой ЦМШ. Это всегда обескураживало и восхищало искушенных слушателей. Другим Шестак не рассказывал, как это происходит, опасаясь недоверия, ведь музыка виделась ему цветными волнами, и он без труда понимал, как сделать мелодию ярче. Наверное, такое же зрение было у Скрябина – праотца цветомузыки…
При поступлении в Гнесинку учитель Алексея похлопотал за него, убедив членов комиссии, что к ним придет учиться потенциальный преподаватель Академии. Шестаку устроили нечто вроде проверки, и он ее выдержал успешно. Вскоре к нему стали обращаться за помощью даже профессора, причем часто их подопечные соперничали между собой… Он старался помочь всем, но не каждый ученик мог передать его находку.