Мозес. Том 2 - стр. 47
…Старая кожаная папка с поблекшим, когда-то золотым тиснением хранила в себе еще целую кучу старого бумажного хлама – какие-то приглашения, какие-то визитные карточки, тетрадочку со списком расходов, какие-то счета и даже давно уже использованные билеты в берлинский оперный театр, невесть как очутившиеся здесь. Кроме того, множество листочков с цитатами, не только из Танаха и Талмуда, но и из древней и новой философии, поэзии и литературы, все исписанные тем же самым мелким почерком, что и письма к Арье.
На самом дне папки лежала небольшая, едва заметная тетрадь в черном коленкоровом переплете с наклеенной на обложку картинкой, изображающей стены Старого города.
Открыв тетрадочку, Ицхак прочел: «История великих деяний Сына Божьего Йешуа-Эммануэля, написанная его верным слугой Големом бен Насром Абу Маашар».
Некоторые страницы тетрадки были вырваны, некоторые были залиты чернильными пятнами и сальными разводами. Тут же находилась и фотография этого самого Голема бен Насра. Он был сфотографирован вместе со Шломо Нахельманом в ателье мастера Бурбужана на фоне изображения Яффских ворот. Голем, одетый в арабскую одежду, сидел в кресле, у него была густая, давно не чёсанная шапка волос и длинные усы la Vilgelm II. Похоже, он был в восторге от того, что происходило сейчас вокруг, тогда как лицо господина Нахельмана, стоящего рядом, выражало обычную невозмутимость, почти граничащую со снисходительностью, которую можно было увидеть на других его фотографиях.
В одном из писем Шломо Нахельман написал:
«Мой верный Голем удивил меня сегодня тем, что купил себе тетрадь и принялся записывать за мной все подряд, так что мне пришлось, наконец, остановить его и объяснить, что следует записывать только то, что действительно представляет интерес, например, чудеса Всевышнего или Его промыслительные указания, на что Голем сказал мне, немало не сомневаясь, что в свое время интересна будет любая мелочь, которую сегодня мы ни во что не ставим и на которую сегодня не обращаем никакого внимания.
Уж не знаю почему, милый Арья, но мне захотелось вдруг, чтобы сказанное оказалось правдой».
74. Иов
– Только потом, много позже, когда я прочитал все эти короткие открытки и большие письма, в которых сообщалось о событиях дома, работе и новых планах, – только потом, спустя несколько лет, я начал понимать, что Бог явил на нем свою милость и что Его гнев был гневом очистительным, с чем, конечно, никогда бы не смог примириться ни мой отец, ни мой дед…
– Ибо, – продолжал рабби Ицхак, не отводя своего потухшего взгляда от Давида. – В проклятии Божием всегда прячется благословение, а Его молчание в ответ на твои вопли может иногда сказать больше, чем все книги мира… Иногда мне кажется, – добавил рабби Ицхак, по-прежнему не отводя глаз от лица Давида и быстро моргая, словно ему в глаз попала соринка, – иногда мне кажется, что Всемогущий вообще не гневается и не проклинает, а то, что мы принимаем за его гнев или проклятие, есть не больше чем отражение нашего собственного состояния, как это было, например, с праведным Иовом, который, похоже, решил, что его праведность больше Того, Кто является ее Источником.
– Да, – сказал Давид, соглашаясь с рабби.
– А ведь мы всегда думаем, что Небеса ввели его в искушение, чтобы испытать его твердость, тогда как на самом деле, это он сам заслужил такие самодовольные Небеса, которые отдали его в руки зла и страданий.