Моя единственная - стр. 23

Этот день будто намеренно решил выжать из меня все соки. А я и так высохший. До дна.

Реально не дышу, пока тащу Таю до «Ренджа». Она сопит, всячески отодвигается. Не Янковский, понятно.

Посадив ее на капот, под редкие всхлипы аккуратно веду по лодыжке пальцами и сжимаю собачку на замке. Тая вздрагивает от боли, когда стягиваю сапог. С трудом, потому что ногу прилично раздуло.

– Сильно больно? – спрашиваю, на хера-то раздумывая: чулки это или колготки?

Поморгав, скидываю в пропасть этот абсолютно ненужный вопрос. Концентрирую все внимание на распухшей ноге.

– Больно, – вскрикивает Тая от легкого прикосновения. – Не трогай. Пожалуйста. Почему я такая невезучая?..

Неловко пытается отстраниться.

Но эту машину смерти уже не остановить…

Прихватываю ногу под коленкой и, нежно поглаживая, исследую кость. Это я так себе говорю. Сам же хаотично вожу рукой по тонкому капрону, уходящему под серую юбку. Замечаю кружево.

Чулки… Да е-мое! Молока мне три пакета за вредность. Напрягаюсь.

– Вань, – Тая жалобно зовет, щурясь от солнца. – Мне в больницу надо.

Усилием воли убираю руки и мрачно киваю. Исключительно на морально-волевых качествах снова несу будущую экс-Соболеву в салон. Там внутри уже столько ее запаха, что сигареты не помогут. Только химчистка.

– Не реви, – говорю, падая на сиденье рядом. На языке снова горечь. – До новой свадьбы заживет.

– Долго еще? – спрашиваю.

Пробка. На часы посматриваю. Вечером у меня вылет. Как же теперь?..

Хочу удержать внутри жгучие слезы. Они терзают глаза и норовят вырваться наружу. От боли, от унижения, от душераздирающих воспоминаний.

Что за невезение?.. В чем я провинилась?

Потирая гудящую лодыжку и тяжело дыша, пытаюсь занять все системы организма одной единственной задачей – не смотреть на Соболева. Ничего не замечать. Ни оттеняющего смуглую кожу воротника белоснежной рубашки, ни того, как классно Ваня смотрится за рулем своей любимой машины.

И как они ему идут… И рубашка, и «Рендж Ровер». Очень ему подходят. И сигарета тоже, которую он мнет пальцами левой руки. Во всем проявляется присущая Ване мужская энергетика. Густая и концентрированная.

Нет. Я всего этого не забыла.

Но… Не хотела вспоминать.

Когда расстаешься с любимым человеком, у тебя находится слишком много ненужного: информации, фактов, ассоциаций – его любимый цвет, что он обычно ест на завтрак, как он целуется… Как он пахнет…

Боже. Как он пахнет!..

Взгляд непроизвольно скользит в сторону обтянутого черной тканью плеча и заляпанных строгих брюк. Последнее видится мне особенно милым, оттого и одновременно раздражающим. Никогда не считала неряшливость чем-то хорошим.

Внутри меня загораются красные огни. Сирена заходится воем.

Я не хочу.

Не хочу снова ничего к нему испытывать.

То, как этот мужлан только что меня облапал, пока я сидела на капоте и от неожиданности молча хлопала ресницами, – было просто невыносимо. Ужасающе… И… это вряд ли похоже на осмотр поврежденной конечности.

Ну нет.

Наша песня хороша, начинай сначала.

Этот спектакль вновь о том, что Иван Соболев вертел на одном месте все обстоятельства этого мира. Ему по барабану.

Ваня – как блестящая, стремительная, свистящая пуля – не видит никаких препятствий. С напором десантника идет на таран.

Хочет – трогает, гладит, мучает. И смотрит-смотрит-смотрит.