Моя 9-я жизнь - стр. 20
Время летело быстро, что радовало. Вскоре часы отметили девять. Небосвод стал понемногу затягиваться серыми облаками, и я решила прогуляться, пока не пошёл дождь. И тут в дверь позвонили. Это была не мама ― она бы открыла своим ключом, полагая, что я ещё сплю. Я с содроганием подумала, что это кто-то из соседей явился выразить «благодарности» за вечерние профессорские «концерты». К моему удивлению, на пороге стоял сам профессор.
– Привет! ― сказал он. ― Хорошо, что ты уже проснулась!
– Что, Пётр Павлович, вы вчера не до конца высказались? ― процедила я.
– Я пришёл просить прощения… Можно войти?
Пришлось впустить его и забыть об утренней прогулке ― пытаясь задобрить крестницу, Шиманский принёс с собою свежие булочки. Так что было чаепитие и куча извинений за вчерашнее недоразумение. «Недоразумение» ― так профессор назвал собственную вчерашнюю истерику. Когда я потребовала всё-таки объяснить, что же именно так взбесило моего крёстного, он пробормотал нечто невнятное о трудном дне и каких-то там сплетнях, непонятно кем и по какой причине распускаемых. В общем, Шиманского разозлила наша с Владом встреча, но почему-то он не хотел в том признаваться. Что ж, не раскрыла всех карт и я, и сделала вид, будто во всё поверила и всё простила. И ещё цельных три часа ломалась комедия под названием «мы с Шиманским помирились». Когда профессор наконец соизволил удалиться, было глубоко за полдень, и с отяжелевшего неба вот-вот обещало хлынуть.
И хлынуло, конечно же, лишь только я отошла от дома на приличное расстояние. Благо, что прихватила с собою зонт. Короче: спасибо, Пётр Павлович, за ваше умение быть некстати!
Тёмный, промокший до нитки парк тянул к небу голые ветви, взывая к вожделенному солнцу. На прошлогодней траве ещё лежали снежные островки, земля выдыхала остатки холода. Я наконец-то позабыла о Шиманском, перестала раздражаться и предалась весеннему бездумному блаженству. Была какая-то особая прелесть в этом недвижном, влажном воздухе и чёрно-сером пейзаже ― они тоже ждали: вместе со мною ждали перемен к лучшему, ждали чуда и всего того волшебного, что, казалось, непременно должно произойти.
Мама вернулась около шести вечера, отказалась от ужина (и для кого я только старалась?), приняла таблетку от головной боли и отправилась спать. Видимо, они с Марго неплохо погуляли! Честно признаться, я побаивалась, что профессор всё-таки уведомит её о моих вечерних похождениях, но, ко всеобщему спокойствию, этого не случилось.
Я забралась на подоконник и стала ждать. Влад сказал, что позвонит вечером, но не уточнил, которым: нашим, или американским? Если второй вариант, то мне ещё пять-шесть часов предстояло не спать. Впрочем, с этой задачей я без труда бы справилась, но просто безумно хотелось услышать его голос. Поскорее!
– Позвони мне! ― шепнула я дождевым облакам. ― Слышишь? Позвони сейчас же!
И в этот самый момент мобильный, сжимаемый моей нервной ладонью, вздрогнул.
И с тех пор и до конца апреля ни один вечер не обходился без долгой телефонной беседы. И именно тот период и был самым счастливым во всей этой истории. Радости не омрачала даже биохимия. Я плохо разбиралась в сложных формулах, и, если честно, не совсем понимала: ЗАЧЕМ, например, терапевту, знать все эти ветвистые химические превращения, едва вмещающиеся в лист формата А4? Не больше ли пользы бы было от изучения обычных кардиограмм? К счастью, лучшая подруга, которая щёлкала эти пятиярусные шифровки, как орешки, оказывала неоценимую помощь (т.е. решала за меня все контрольные), и мой аттестат сильно не пострадал. Да, то было непривычным для меня положением, когда приходилось не традиционно подсказывать кому-то, а наоборот самой пользоваться чьими-то подсказками.