Моя 9-я жизнь - стр. 23
Утро, разумеется, началось с завещанной бессонницей головной боли. Несмотря на погожий денёк и ласковое солнце, настроение было просто ужасным. Ещё ни разу в жизни мне так не хотелось кого-нибудь побить! А вернее ― не кого-нибудь, а кой-кого конкретного… Но, поскольку я обещала больше не думать о нём, то и рукопашную пришлось отменить. А нервам моим пришлось довольствоваться обычной тихой ненавистью ко всему миру.
Стоя на остановке в ожидании автобуса, я мечтала оказаться на необитаемом острове, мимо которого никогда не проплывают корабли, ― так не хотелось ни с кем говорить! И как назло ко мне прицепился какой-то дедок, решивший, что лучшей слушательницы ему просто не найти! Дедуля разглагольствовал о «нынешних беспорядках» и вспоминал дни своей золотой молодости, когда «у властей всё было под контролем», ворчал и ругал современные устои. В тот момент, когда я готова была закричать от раздражения, у остановки тормознул Мерседес Шиманского. Пётр Павлович ехал в центр по делам, и, само собой, не мог проехать мимо крестницы. Дедок-оратор провожал автомобиль, похитивший его «благодарную» слушательницу, недобрым и до глубины души оскорблённым взором, а эта самая «слушательница», устраиваясь поудобней на пассажирском сиденье, воссылала небу щедрые хвалы за столь своевременное спасение.
Профессор тоже много говорил, но его складная речь была в разы приятнее ворчливой старческой логореи. В какой-то момент мне показалось, будто Шиманский чем-то расстроен, даже взвинчен, но пытается выглядеть весёлым, оттого и болтает без умолку. На попытки выяснить, в чём дело, он отмахнулся: всё я, мол, выдумываю, и никаких проблем у него нет! И я снова, раз уже, наверное, в тысячный, нарушила данную себе клятву, вспомнив о Владе, ― уж не из-за него ли крёстный так обеспокоен? Пока я подыскивала слова, чтобы озвучить этот вопрос, ответ пришёл сам собою. У спуска с Зелёной горы столкнулись три легковушки, и движение встало. Томиться в пробке нам предстояло минут двадцать, никак не меньше. С моей стороны было бы глупым не использовать это время для разговора «по душам». Я вдохнула поглубже и уже раскрыла рот, но меня перебил телефон профессора, запевший голосом злого тролля. Шиманский глянул на экран и сбросил звонок. Телефон зазвонил снова. Шиманский не снял трубки, а лишь побагровел, как рак. На третий раз он не выдержал и ответил:
– Чего тебе надо?! ― в буквальном смысле рявкнул он.
Связь была отличной, и я различила голос Влада… Он что-то долго говорил профессору, говорил абсолютно спокойным тоном, но с каждым его словом Шиманский становился всё угрюмее, а под конец Владова монолога крёстный и вовсе побледнел, а на лбу и шее его проступили красные пятна.
– Хорошо, ― процедил он сдавленным, полным ненависти голосом. ― Жду тебя в семь, в «Красном кафе».
Влад сказал что-то (слов, к сожалению, мне было не разобрать), и Пётр Павлович взорвался:
– Вот именно: там ― ЛЮДНО! Я не останусь с тобой наедине, без свидетелей! Я больше не верю в твои обещания, подлец! Понятно тебе?!
Профессор швырнул телефон на заднее сиденье, и тот разлетелся по частям.
– Гад! Вот гад! ― рычал Шиманский, стуча кулаками о руль. ― Какой же гад!
Кажется, крёстный на мгновение забыл о моём существовании, и вспомнил лишь, встретившись с моим испуганным взглядом.