Мой знакомый гений. Беседы с культовыми личностями нашего времени - стр. 37

Не дописал. Бросил. Потерял. «Чонкина» в результате писал почти пятьдесят лет. Начинал. Останавливался. Снова продолжал. «Монументальную пропаганду» сочинял тридцать лет, растягивая эту работу до бесконечности.

Нет, не уложился я, не уложился в свои годы. Медленно, медленно я работаю… Вот, допустим, начну я сейчас писать «Ранним утром 2013 года ко мне в Пахру приехал от журнала «Сноб» Женя Попов»… Нет, тут же заменю «приехал» на «прикатил». «Сегодня ко мне в Пахру прикатил Женя Попов… на своей “Тойоте”»

Е.П.: «Рено Сандеро».

В.В.: Нет, не так!.. «Звонок в дверь, и на пороге, ко всеобщему удивлению, появляется Женя Попов, сопровождаемый бородатым сыном Василием»…

Е.П.: И последний вопрос, Володя, кого тебе в этом мире жалко?

В.В.: Всех.

Боже мой, как бежит время! Страшно сказать, но я дружу с Рене Герра уже более четверти века, познакомившись с ним, когда советская власть в лице М. С. Горбачева объявила перестройку, меня восстановили в Союзе писателей СССР и даже отпустили погулять за границу – в Германию и Францию. Причем я был уверен, что еду туда не только в первый, но и в последний раз. Мы-то, советские туземцы, хорошо знали, чем заканчивается любая попытка преобразовать харю коммунизма в «социализм с человеческим лицом», а именно это и декларировали тогда «ПРОРАБЫ ПЕРЕСТРОЙКИ», большей частью отпрыски «комиссаров в пыльных шлемах», сгинувших на «этапах большого пути» или доживающих свой век на казенных подмосковных дачах, которые по сравнению с нынешними новорусскими дворцами выглядят бедными хижинами. В каком-то парижском кафе познакомил нас тогдашний отщепенец-эмигрант, а ныне видная литературная и общественно-политическая персона РФ поэт Юрий Кублановский. Вышло почти по Василию Розанову. Мы, сверстники, 1946 года рождения, как глянули друг на друга «острым глазком», так и подружились на всю, получается, жизнь.

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Рене, в кругах российской художественной интеллигенции ты, пожалуй, один из самых популярных персонажей, хотя есть люди, которые, мягко говоря, относятся к тебе НЕОДНОЗНАЧНО. Из-за того, что ты безукоризненно, практически без акцента говоришь по-русски, про тебя даже пустили слух, что ты вовсе не француз, а русский по фамилии Герасимов. Один человек всерьез уверял меня, что ты незаконнорожденный сын русской графини из Ниццы. Скажи, пожалуйста, дорогой доктор филологии, почему сферой твоих интересов стало искусство именно России, а не (по алфавиту) Австралии, Австрии, Азербайджана, Албании, Алжира и так далее.

РЕНЕ ГЕРРА: То, что есть такие байки и легенды, мне приятно и лестно. Я уже сорок лет профессионально занимаюсь русской культурой, а первая моя встреча с Россией произошла на юге Франции, на Лазурном берегу, откуда я родом. Я совершенно случайно, еще подростком, встретился в Каннах с русскими так называемыми белоэмигрантами. Заинтересовался их судьбой и творчеством. Меня интриговало, как можно творить в отрыве от родины. Далеко не все из них являлись аристократами, но это были одаренные люди, как это часто случается с русскими. Эмиграция, с одной стороны, стала для них трагедией, с другой – удачей, спасеньем, шансом выжить и реализовать себя. В двенадцать лет я познакомился с поэтом Екатериной Леонидовной Таубер и со временем, можно сказать, стал ее духовным сыном, отсюда, наверное, и легенда, что я отпрыск графини. Хотя мои родители – чистокровные французы, преподавали немецкий и математику, прадед был мелкий французский буржуа. А сама Екатерина Леонидовна, по мужу Старова, являлась дочкой доцента Харьковского университета, о ее стихах писали Ходасевич, Бунин, Адамович. Много лет спустя я даже издал два ее сборника. На юге Франции вообще русских было очень много. Я встречался с Сергеем Ивановичем Мамонтовым, из ТЕХ Мамонтовых. Он родился в России, учился в Берлине на архитектора, после войны уехал в какую-то африканскую страну, обустроил там имение и числился крепостником, пока его не выгнали и оттуда, когда Африка обрела независимость. Он читал мне отрывки из своей будущей книги мемуаров прямо на пляже в Каннах в начале 60-х. Такой сухой старик с прямой спиной и злой иронией. Он, например, мог сказать дочке белого генерала: «Да ваш папаша в носу ковырялся, когда мы с большевиками воевали!» Эта книга описывала Гражданскую войну глазами простого офицера. Мемуары получили одобрение Солженицына и вышли в парижском издательстве ИМКА-ПРЕСС, сейчас книга переиздана в России.