Мой профессор... кровопийца! - стр. 9
Быстро, чтобы не передумать, я отдернула зеленую занавеску, вокруг второй кровати.
И ахнула, отшатнувшись в ужасе.
Вид у Бессонова был такой, будто он не вытащил меня из реки, проявив нечеловеческую силу, а несколько лет проработал гребцом на галерах, питаясь одной лишь гнилой водой с черствым хлебом. Ну, или только что спасся из концлагеря.
Лицо его заострилось и стало зеленовато-белым, как у мертвеца. Щеки впали так, что под ними можно было разглядеть очертания верхней челюсти. Волосы спутались и будто бы истончились, стали реже и почти совсем белыми… Зрачки под полуприкрытыми, тонкими, как папирус, веками закатились, бегая из края в край, будто он видел крайне беспокойный сон. Да и сама голова Германа Даниловича металась по подушке – уже явно мокрой от пота.
При всем при этом он не прекращая стонал и бормотал что-то сквозь стиснутые зубы.
Боже, что с ним?! Он умирает?
Совершенно оторопев и не в состоянии сообразить, что мне делать, я протянула руку – потрогать его лоб… и отдернула ее – до такой степени он был холодный. Как труп.
Но почему?! У него же жар! Его лихорадит! Он должен гореть от температуры, а не быть ледяным на ощупь!
Зови медсестру, дура! – проснулось сознание, выдернув меня из оцепенения.
Но я не успела, потому что одновременно с этим очнулся вдруг Герман Данилович.
Ну, как очнулся… Дернувшись от моего прикосновения, он распахнул страшные, совершенно черные глаза, схватил меня за запястье и резко повернул ко мне голову. Я снова оцепенела, околдованная бездонным, черным взглядом, ничего так не желая, как приблизиться к тлеющему, холодному огню в его недрах и раствориться в нем…
– Дай мне… – глухо, не своим голосом протянул Бессонов и подтащил меня за руку к себе, заставляя наклониться над кроватью и приблизить к нему голову. На какой-то момент мне показалось, что он меня сейчас поцелует, но он всего лишь крепко схватил меня другой рукой за шею и дернул ближе, вжимая мое лицо в подушку рядом со своим.
– Что вы делаете? – опомнившись, затрепыхалась я, пытаясь освободиться и подняться с него… Но он был будто из железа выкованный. Будто и не умирал только что, похожий на живой скелет.
– Тшшш… – отстраненно прошептал Бессонов, потираясь щекой о мою щеку и касаясь губами какой-то невероятно чувствительной точки за моим ухом. Мурашки непрошенного возбуждения рассыпались по всему телу, застучала, зашумела в ушах кровь…
– О да… просыпайся… – распаляя меня еще больше, эротично выдохнул Бессонов, проводя по моей шее языком – как раз по тому месту, где, по ощущениям, кровь пульсировала сильнее всего. А потом издал странный звук – будто языком щелкнул. Сжал меня еще крепче, потянул зачем-то за волосы, отстраняя от себя…
И краем глаза я увидела то, что невозможно было в принципе – если мы всё ещё находились в нашем, человеческом мире. Его зубы. А точнее клыки, торчащие с двух сторон его приоткрытого рта. Длинные, острые, белоснежные клыки, делающие его похожим на саблезубого тигра…
Громкой, до неприличия веселой трелью разлился вдруг мой телефон, который я забыла выключить на ночь.
Герман Данилович замер, медленно закрывая рот. Я тоже замерла.
– Что… что ты здесь… – начал было профессор, но я не стала слушать.
Дернувшись что было мочи, я рванулась из его объятий – которые на этот раз очень легко распались. Путаясь в занавеске, выскочила на середину палаты, схватила в охапку то, что валялось на виду – мою сумку, телефон и мокрые, «ведьминские» ботинки – и побежала к двери. В спину меня подхлестывали волны какого-то древнего, иррационального, физически леденящего ужаса.