Мой профессор... кровопийца! - стр. 13

На всякий случай я подхватила швабру, стоящую у стены, и выставила ее палкой вперед, как копье.

– Герман Данилович… – позвала уже громче, огибая собственную кровать. И тут же увидела ногу в ботинке и спущенной гармошке носка. При звуках моего голоса нога дернулась и глухо стукнулась носком ботинка в пол.

Живой – подумала я то ли со страхом, то ли с облегчением.

И то, что лежит на животе – это даже хорошо. Услышит мое предложение раньше, чем увидит меня, и ему опять снесет башку. Хотя... если он чувствует «запах моей крови», мне это не поможет.

Вторая нога Бессонова была согнута в колене, будто он пытался подняться и не смог. Глотнув слюну, я подняла глаза выше. Окно с широким выбеленным подоконником было приоткрыто, и оттуда, развевая шторы, задувал в палату холодный осенний, ночной ветер. Рядом с окном валялся опрокинутый стул, в его спинку вцепилась левая рука Бессонова.

Что он хотел сделать? Залезть на подоконник? Позвать на помощь из окна? Выброситься из него?

В любом случае, что бы он ни хотел, он явно не нашел в себе силы сделать это.

Судя по абсолютно неподвижной позе, он сейчас вообще не был способен ни на что, еле-еле цепляясь за жизнь. А значит, и мне ничего не угрожает – решила я и смело шагнула ближе.

Потом еще ближе.

Потом, затаив дыхание, вытянула вперед свой импровизированный штык и несильно пихнула им Германа Даниловича в бок.

В ответ донеслось слабое, но явно раздраженное шипение.

Ага! Значит, соображалка худо-бедно работает. Можно разговаривать.

– Герман Данилович… – снова позвала я и заметила, как шевельнулось ухо под спутанными, светлыми волосами. Ухо, черт бы его побрал! – Простите, что беспокою… когда вам так плохо… – начала я с абсолютно бессмысленного лепета, получила в ответ новый поток шипения, одернула себя и продолжила уже ближе к делу. – Я хочу спросить вас… вы сможете остановиться, если я позволю вам… если дам вам… укусить меня?

От нелепости того, что я сейчас сказала, краска вновь хлынула к моим щекам. Сюрреализм ситуации зашкаливал, а вместе с ним и адреналин в моей крови.

Вампир, без сомнения, это почувствовал.

– Уходи… – еле слышано прошептал он, снова дергая ногой и явно пытаясь подняться. – Не приближайся ко мне, Рада… уходи…

Мои брови взметнулись. Ого! Он назвал меня по имени, чего почти никто никогда не делал, а уж профессора и подавно!

Отчего-то, моего имени стеснялись – уж слишком оно было необычным. И где только можно называли по фамилии. Странно, что Бессонов его вообще помнит.

– Мне некуда уходить, – я покачала головой, медленно подходя ближе и опускаясь перед ним на колени. – Вы единственный, кто может меня спасти… Как на реке, помните? Вы же были сильным тогда, правда? И снова станете, если… если попьете крови. Вы ведь... вампир, да? Настоящий вампир, как в фэнтези?

Я говорила почти с мольбой в голосе, неожиданно страстно желая, чтобы все это было по-настоящему – чтобы Бессонов оказался именно вампиром, а не каким-нибудь безнадежно больным, умирающим шизофреником или маньяком-убийцей. Чтобы он смог, напившись моей крови и не убив меня, очнуться, встать, набраться нечеловеческой силы и вынести меня из этого кошмара на руках, как самый настоящий принц.

Принц вампиров.

Боже, какой бред у меня в голове…

– Не знаю! – резко прервав мой детский лепет, Бессонов вдруг согнул руку в локте, освободив стул, и поднял верхнюю половину туловища – будто собирался поотжиматься от пола. Оттолкнулся и тяжело сел, привалившись спиной к кровати. Закрутил головой, закрываясь от меня ладонями, забормотал глухо: – Уходи, Рада, уходи от меня… Я не знаю, смогу ли я остановиться… Никогда… не пробовал… Лучше уходи… запрись в туалете… пожалуйста, Рада…