Москва кричит - стр. 24

Интересно, есть ли на земле люди, которые, вспоминая детство, не чувствуют боль? Есть ли люди, которые не начинают дрожать всем телом, подходя к дому, в котором выросли? Я сломалась еще тогда, еще здесь. Говорят, что у всех есть детские травмы, но неужели у всех такие же? На самом деле, я бы отдала все, что у меня есть, ради спокойствия мамы. Но есть ли у меня хоть что-нибудь? Я ничего не стою и никогда не буду. И она уже не будет. Больше ничего нет. Я наконец рухнула на колени и, зарывшись в волосы, тихо заскулила. Не хочу быть. Не тогда, когда ее нет, когда исчезло уже все. Я ненавидела ее, убежала, а теперь поняла, что осталась без корней, без опоры и одна в целом мире.

Очнулась и обнаружила себя лежащей прямо на полу с подтянутыми к подбородку коленями. Уже наступило утро. Нужно собраться, сегодня предстоит много неприятных дел: получить справку о смерти, оформить свидетельство, собрать одежду, надо еще узнать, где заказать гроб, место на кладбище, кажется, есть рядом с отцом, надо найти документы, наверное, еще в церковь стоит сходить, я вроде не верю во все эти ритуалы, но вдруг. Господи, как же это все сложно. Думаю, стоит попросить у соседки помощи с поиском гроба, пока буду возиться с документами, а потом вместе съездим на кладбище и в церковь. Мне нужен хоть кто-то более взрослый и опытный в этих делах. Не знаю, как справлюсь сама. У меня больше не осталось родных: бабушки, дедушки, отец – все давно умерли, а я была слишком маленькой, чтобы принимать участие в процедуре похорон, никаких теть и дядь, только мы с подружкой-соседкой.

Я шла по улицам, об асфальт которых стерла не одну пару детских кроссовок. Смотрела на людей, которые, кажется, ничуть не изменились. Одни все также несут пакеты с мясом и творогом, купленными на рынке, и стоят в очереди в рыбный магазин. Другие выносят из автобуса, который едет с дач, ведра с яблоками и укропом. Третьи торопятся домой, заходя по дороге в Дом быта, Первую аптеку или кондитерскую, которая стоит все там же. Очень помогает повторять себе, что я ничем от них не отличаюсь. Абсолютно такая же. Что они так же неуверенны в себе, ошибаются и винят себя за это. Тоже временами ненавидят себя, злятся, чувствуют беспомощность перед огромным миром и не хотят жить. Я не ошибка. Потому что если ошибка я, то и все остальные тоже, а с этим уже возможно примириться. Может быть, все они тоже специально загружают себя как можно большим количеством задач, только бы не вспоминать, не думать, не смотреть вглубь себя и не рыдать, обнаружив там пустоту. А что если мне остаться тут, с ними? Здесь будто и правда не нужно думать ни о чем, кроме того, что нужно приготовить на ужин, что пора покупать новые зимние ботинки, что колготки порвались, а коллегу-сплетницу пора поставить на место. Как же хочется утонуть в этом, больше ни к чему не стремиться, не пытаться создать нечто новое, стать кем-то значимым, а просто плыть. Здесь нет людей, которые обо мне что-то знают, чего-то от меня ждут. Можно стать кем-угодно. Можно притвориться. И только иногда молча стоять и курить на балконе, задаваясь вопросом, а есть ли в твоей жизни смысл. Больше никакой московской беготни, амбиций, желания не отставать, стремления быть в этой толпе талантливых и громких хоть немного заметной. А что, может, и неплохая идея.