Морской сундучок - стр. 8
– Ну китайчонок, ну китайчонок! – закачал головой Вася.
– Интересно, как это ты разглядел? – спросил боцман.
– А у Васи очки толстые, – сказал капитан.
– А по мне, хоть турчонок, хоть негритёнок, главное, чтоб человек! Вон – кроха, а человек. Торчит тут и светит, чтоб мы брюхо не пропороли! – сказал боцман.
За бортом снова мигнуло. Один длинный, два коротких.
– Посылочку бы ему сварганить, – вслух подумал Вася.
– Фантазёр!.. – усмехнулся боцман.
– А что? Целлофановый пакет пряников, конфет. Завязал – и порядок!
– Да не успеть. И не заметит ночью! – сказал я.
– Акула вмиг схарчит! Их тут навалом! – сказал радист.
– Акула – это точно, – согласился Вася и вздохнул: – А стоило бы…
Капитан что-то весело замурлыкал, пробежал в рубку, и из-за двери тут же послышалось:
– Приготовиться к повороту!
Скоро мы повернули. Туман за мысом рассеялся – и как-то сразу всю ночь, весь океан осыпало яркими звёздами. На берегу закачались силуэты пальм. Справа была Индия! Индия!
А я всё стоял и оглядывался. Там сзади ходила во тьме чёрная грозовая туча, клубился на волнах липкий солёный туман, и посреди него, в лодчонке, мальчуган – хоть негритёнок, хоть турчонок – всё подавал и подавал корабельному народу сигналы – один длинный, два коротких; один длинный, два коротких…
Светлячок
Весёлый случай
По пути к Владивостоку мы забежали в маленький индийский порт за грузом чая. Подошли к причалу – и словно окунулись в чайный раствор.
Всё вокруг чайного цвета: руки, лица людей, стволы пальм, кокосовые орехи! Даже птицы на воде как разваренные чайные хлопья. Жара. Тропики!
По лицу течёт пот, солнце с нас шкуру снимает. А для чая самый раз. Он сырости не терпит – все запахи впитывает.
Наш боцман выбежал на палубу, поднял руку, щёлкнул пальцами:
– А ну, братва, проверить трюмы, вымести всё с палубы, чтоб нигде ни обмотки, ни селёдки! А то будут в Москве чай с селёдочным духом прихлёбывать.
Есть всё вымести!
Бросилась команда по трапам – кто со шваброй, кто с метлой.
А я на этот раз взял веник и пошёл между трюмами выметать щепу от досок.
Солнце водит по спине лучами, как паяльной лампой. Зной! А работать надо: чайные ящики на причале рядком выстроились, ждут…
Вдруг с пакгауза[1] сорвалась какая-то чёрная тень и мелькнула надо мной. Я оглянулся.
Ворона! Тяжёлая, толстая! Уселась на мачту, посмотрела на меня, на палубу и как каркнет: «Кар-р! Кар-р!»
С чего бы это она? Может, ей моя работа не нравится? Я посмотрел вокруг. Ничего подобного! Всё как надо!
За первой вороной – вторая. С костью в клюве. И тоже: «Кар-р! Кар-р!»
Выронила кость – и чуть мне не по голове!
«Ах вы, – думаю, – чёрные! Ругаетесь да ещё кости на голову швыряете?!»
Схватил я кусок щепы, размахнулся, но тут ко мне подбежал старик индиец, замахал руками:
– Нельзя! Они священные, почитаемые!
А вороны взлетели, покружились над причалом и сели верхом на какого-то бродячего козла. Едут, правят, как наездницы, и, видно, приказывают.