Морист - стр. 16

…Лежит одна, в своем тьмутараканье, одна, подруг нет, а дома в районе все одинаковые, бесстрастные стражи, пустят ли они его к ней, что за чушь, одернул себя, сентиментальность во мне завелась, как зародыш нового чего-то, некрасивый, сморщенный, но зато обещающий стать чем угодно, может, и самой красотой, личико Амелии возникло перед его внутренним взором, да, одна, никаких лекарств, а у него куча самых редких, ведь покупают они с Тамарой, когда мотыляются – мотыльками – с костыльками – нет, в самом деле чушь лезет в голову, когда ездят они по свету, наберу таблеток, настоек, сам ее вылечу, своим присутствием, дыханием, телом, чем я, собственно, хуже Николая Каримовича, он, видите ли, может, а я не могу, мне еще в школе говорили, что у меня гипнотический взгляд, одноклассница однажды, когда я ей в деталях описал, где она была вчера и что делала (целовалась, конечно. до утренней росы), даже кричала – ты дьявол! дьявол! – говорят, стала известным невропатологом, а куда ей еще было идти с ее очень нервной системой…

…и счастье, подумалось, когда его ждешь, испаряется, как роса, как любовь. Любовь? Он удивился этому слову, его надо опасаться, помни, как мягкого и опасного тигра, кто говорил так и про кого? – и уставился мужественно слову прямо в глаза, нет, нет, птички – рыбки, хочется дарить улыбки, уходи, уходи, прицелился взором прямо в желто-медовые его очи, уходи, уходи, но тигр не двигался с места и смотрел на него, улыбаясь азиатской своей тайной, вот, вот, любовь придумали азиаты, на западе она давно умерла, там иронично властвуют брачные контракты и аура не пробивается к другой ауре, заглушенная предохранительными средствами, он засмеялся, но вдруг ощутил спиной холод и оглянулся: тигр, разевая пасть, переступал с лапы на лапу, он притягивал своими желтыми щелями, точно янтарная комната светилась за полосатой дверью; он услыхал какой-то посторонний звук и глянул вправо – из угла комнаты шел на него вкрадчиво, но неотвратимо тот же тигр, из всех углов – у него закружилась голова – из всех четырех углов комнаты шел тигр, но одновременно это были четыре буквы Ю, причудливые, как китайские иероглифы, они надвигались на него, то тигры, то буквы, он нащупал в кармане пачку сигарет, достал, думая закурить, но пачка была пуста – и он пробудился: пятнадцатиминутный дневной сон, обычно, очень освежал его. Надо было ехать, он проверил, все ли взял лекарства, оделся, глянул в зеркало, старый я стал, могу ли отравлять девчонке жизнь, ничего, ничего, когда почувствую, что ей со мной тяжело, обращусь в собственную тень, а пока надо ее лечить, бедненькую, маленькую, в подъезде попалась глухонемая дочь известного композитора, соседка по площадке, жизнь, несомненно, помимо нас обладает душой и характером, иначе откуда такой сарказм?

И она открыла в джинсах и свитере, не жарко? Наоборот, холодно… Тебя знобит, бедная. Он скорее скинул пальто, она легла, он поставил в кухне чай, он и малинового варенья привез и меда, заставил сразу выпить ее две таблетки, прекрасное лекарство, поверь мне, напоил чаем, как девочку, я сейчас с тобой лягу, зайка, и твою болезнь из тебя через кожу в себя вберу, у тебя спадет температура, да, у меня тридцать восемь и семь, язык у нее заплетался, он скинул пиджак, лег рядом, прижал ее, лежи, лежи, не бойся, я тебе расскажу, что тебе рассказать? Она закрыла глаза. Расскажу, как тебя увидел в первый раз, ты была такая смущенная, такая хорошенькая, ты спи, спи, закрой глазки, она и не могла уже поднять тяжелых век, он вглядывался в ее лицо – и рот немного неправильный, и нос, нет, носик аккуратный, он прижался к ней, уходи из нее болезнь, иди в меня, я справлюсь с тобой, покинь дом сей хрупкий, черный прохожий, зачем ты зашел в него, зачем, враг стен прозрачных, шаришь ты по углам, что ищешь, что острой своей клюкой под ключицами бьешь, уходи, уходи, забирай суму пустую, уходи, уходи. Она задремала, влажность сначала смягчила лоб, капельки пота выступили на висках, повисли виноградинками на голубых пульсирующих жилках, она задышала тише, тише, и болезнь наконец, изгнанная из всех уголков, из каждого малого местечка, побежала в страхе, вытекая из каждой поры, пропитывая свитер, запахший кошачьей шерстью. Но и этот сильный и душный запах не отвращал его…