Мона Ли. Часть вторая - стр. 12
Мона, проснувшись к обеду, ощущала себя совершенно свежей и даже счастливой. Снился ей снег, мягкий, крупный, совсем игрушечный – как в декабре, в Орске, когда город укрывало за ночь пушистым одеялом. Снилась Моне сама Мона, и она шла по снегу, держась за мамину руку, и оглянулась – а за мамой – следа не было, только Монины валеночки оставили крошечные следы. Прохладно простившись с Ниной, Мона вернулась в Одинцово, и, незамеченная никем, поднялась в свою комнату.
В Одинцово еще гуляли. Пал Палыч забрал младшего Митю к Валентине Федоровне, а угрюмый Кирилл сидел в спальне и показывал сам себе мультики через диапроектор – на простыню. Внизу веселилась шумная компания, били посуду, орал магнитофон, холодильник стоял с оторванной дверцей. Потом решили идти непременно в лес, долго собирались, искали денег на вино, даже ввалились к Моне, но что-то было в ней такое, что заставило отступить даже мужиков, разгоряченных водкой. Мона заперла комнату на ключ и легла читать сценарий.
Глава 6
В просмотровом зале студии «Гурзуф-фильм» повисла тишина. Нехорошая такая – тишина. Юрий Давидович был мрачен.
– Мона, могу я попросить тебя выйти? – Мона выскользнула из зала. – Ну, что? Провал полный? – режиссер щелкнул зажигалкой, и все с облегчением закурили.
– Странно получается, – сказал исполнитель роли отца, грузный мужчина с баками, похожий на ходячий памятник Островскому, народный артист СССР Чижов, – она уж на романтическую девочку – никак. А на крупном плане так и вовсе – прости, какая-то Медея-Горгона.
– Медуза, – поправил Юрий Давидович, – Медуза. Да-с. А время потратили. И никто нам финансирование пересматривать не будет… надо доснимать как есть.
– Но концепция? – сценарист обмахивался папкой, – где тут вера в чудо, если она больше похожа на соблазнительницу, чем на невинное дитя? Зритель нас не поймет! И потом – это же сказка, и вспомните, когда Аркадий Гримт писал ее? Кругом ужас, тиф, война, смерть… это же борьба за революционные идеалы!
– Да бросьте вы, – Юрий Давидович отмахнулся, – еще будем из нее лейтенанта Шмидта делать! Оставим, как есть. А вот, пожалуй, заменим не Мону, а заменим Астраханского! Вместо нашего героя-красавчика с бархатным голосом и прилизанными волосиками дадим такого, пирата… с хриплым голосом, со шрамом, такого… короче, зверский тип, эдакий даже пламенный боец революции, переставим акценты, и выйдет очень даже современно.
– Юра, а что? – Чижов выпятил губу, – в этом что-то есть! Верховского, нет? И пусть плывет на крейсере, и играет на гитаре!
– На крейсере парусов нет, – заметил сценарист, – придется крейсер в красный цвет красить. Как огнетушитель.
– И покрасим, – заключил Юрий Давидович, – скажем-ка новое слово в кино, кордебалет добавим, стрельбу…
– Ага, и будет штурм Перекопа, – зло сказал сценарист, – делайте, что хотите. Но я свою фамилию снимаю.
Кстати, фильм вышел, но не вызвал зрительского интереса, хотя споры были горячие. В провале винили режиссера, режиссер винил сценариста, сценарист – он вообще молчал, потому как попал в больницу с инфарктом. Впрочем, Моне и такая слава, скандальная, пошла на пользу. Из нежной девушки с глазами испуганного оленёнка она превращалась в молодую женщину, с сильным характером, и во взгляде ее уже не было ни робости, ни трепета, ни ожидания чуда. Было такое ощущение, будто она, подобно ручейнику, строит вокруг себя – крепость, в которой, вместо камней – горький опыт одиночества и предательства.