Моль - стр. 2

Здесь раньше располагались камеры пыток, и жуткие, заброшенные устройства, похожие на станки, до сих пор стояли по разным углам. Иногда сквозняк завывал такими протяжными стонами, что, казалось, будто кто-то до сих пор отбывает в подвале интерната свое мучительное, вечное заключение.

Специализированный интернат для сложных подростков располагался в бывшей тюрьме. Поэтому корпусы были мрачными, темными, на узких окнах стояли решётки, а территория была огорожена высоченным забором. Жилой корпус интерната располагался в обшарпанном сером двухэтажном здании. Здесь было холодно, сыро, а в столовой, в поисках еды, бегали огромные остроносые крысы.

По вечерам в общей гостиной становилось немного уютнее – воспитатели зажигали керосиновые лампы, и каменные стены освещались теплыми мерцающими огнями. А когда было холодно, и директриса разрешала разжечь в гостиной большой камин, то становилось еще и тепло.

***

Витька в интернате был главным. Ему недавно исполнилось четырнадцать. Он был крепкий, смуглый и вихрастый. Черные волосы падали ему на лицо, лезли в глаза. Он то и дело отбрасывал их на бок нетерпеливым, резким движением. Голос у Витьки был низкий, слегка осипший, взгляд – холодный и злой, как у волчонка. Лицо его было некрасивым и вечно злым.

Витька был Батей – тем, кому подчинялись здесь все – от мала до велика. Это, передающееся здесь из поколения в поколение, звание он два года назад на протяжении нескольких месяцев отбивал потом и кровью – дрался с бывшим Батей-старшаком не на жизнь, а на смерть. Бои, по негласной традиции, проходили за территорией интерната – в лесу. Витька тогда обзавелся десятью новыми шрамами, лишился коренного зуба, но звание выбил. Старшака с сотрясением увезли в больницу.

До Витьки никто в двенадцать лет Батей не становился, а он стал.

За сильный характер Витьку стала уважать сама директриса. Воспитатели и учителя тоже поддерживали с ним хорошие отношения. Им это было даже выгодно – Батю, своего ровесника, сложные ребята слушались охотнее, чем взрослого человека.

Конечно, иногда Витька заставлял понервничать воспитателей. Он был упрямый, привыкший в свое время на улице среди таких же оборванцев, как он сам, быть свободным, и в интернате тоже никому не хотел подчиняться. Он прислушивался здесь лишь к мнению одного единственного человека – Хельги Владимировны, своей воспитательницы. Именно она первая встретила его здесь два года назад – дикого, неуправляемого, несчастного. Встретила и первым делом крепко обняла.

Хельгу Витька называл только по имени, и остальным ребятам запрещал звать ее Жердью. Ее прозвали так, потому что она была высокая, худая, вся прямая и натянутая, как гитарная струна. У нее были длинные тёмные волосы и большие карие глаза. Да, Хельга была далеко не красавица, но её добрая душа делала её по-настоящему прекрасной женщиной в глазах Витьки.

Хельга не пыталась его переделать, исправить, подчинить, как делали это остальные. Она жалела его, как ребенка, попавшего в беду. А когда он освоился здесь, стала уважать его, как равного ей человека. Она всегда была на его стороне, много говорила с ним, как старший товарищ, как друг. И Витька проникся к ней, потянулся озябшей душой к ее искреннему теплу.

Он защищал ее во всех конфликтах с парнями-подростками, которым время от времени хотелось побунтовать. Все эти два года Витька считал Хельгу Владимировну своим единственным другом. Среди парней у него друзей не было. Ребята считали Витьку авторитетом, побаивались его, слушались, но в круг доверия не входили.