Мое темноглазое несчастье - стр. 32
От остановки до полицейского участка надо было топать еще минут десять по грязной дороге с кучей луж. Да, весна в России прекрасна только на картинках в интернете.
У входа в участок топтались двое мужчин, о чем-то тихо говорили и курили. Один из них — тощий и долговязый, с длинными усами и плешью на затылке, — услышав мои шаги, повернул голову и расплылся в широченной улыбке.
— Волкова! Какими судьбами?
— Здрасьте, — кисло поприветствовала его я.
Мужика этого звали Петром Юричем, а кличка у него была Таракан. Из-за усов, разумеется. Его собеседника, молодого светловолосого и миловидного паренька, я не знала.
— Соскучилась? — продолжил приставать ко мне Таракан.
— Да не то чтобы. Меня просто к вам перевели. Вместе с московским коллегой.
Эти слова дались мне тяжело.
Лицо у Таракана вытянулось. Я ждала, что он начнет выпытывать у меня причину перевода, но тут из участка вышел начальник — Николай Степанович Бочкин. Ну или просто Степаныч.
Этот мужчина средних лет полностью соответствовал своей фамилии и был широким, как бочка. Я всегда поражалась, как пуговицы еще не отлетели с его кителя.
— Давно не виделись, Мирослава, — улыбаясь от уха до уха, сказал Бочкин.
— Здравствуйте, Николай Степаныч, — как можно радушнее произнесла я.
Пожалуй, с Бочкиным я даже была рада увидеться. Среди всех сотрудников правоохранительных органов Алексеевска он был самым нормальным, да и ко мне относился, можно сказать, как к дочери.
— Пойдем ко мне, поговорить надо, — не стал ходить вокруг да около Степаныч, чему я только обрадовалась.
Махнув рукой Таракану, я поймала на себе заинтересованный взгляд его собеседника — парень в открытую сверлил меня раскосыми серо-зелеными глазами, забыв о дымящейся в его руке сигарете.
— Что это за паренек? — спросила я у Степаныча, когда мы вошли в участок.
— Никитка, новенький, — ответил Бочкин, стремительно шагая по коридору к своему кабинету.
На каждом шагу нам встречались знакомые люди, которые, завидев меня, либо расплывались в искренней улыбке, либо ехидно ухмылялись. Пока дошли до кабинета Бочкина, у меня уже язык отсох здороваться.
— Гляжу, все тебе рады, — заметил Степаныч. Расстегнув пуговицы кителя, он грузно опустился в кресло. — Садись давай! Что как чужая?
Я послушно села на стул и огляделась по сторонам. Ничего не изменилось. Абсолютно. Хотя, чего я хочу? Меня не было всего полгода.
— Что, уже забыла, как тут все выглядит? — с добродушной ухмылкой поинтересовался Степаныч.
— Да нет, — помотала головой я. — Просто осматриваюсь, привыкаю.
— Ну, привыкать тебе не обязательно. Кравцов мне сказал, что числиться ты здесь будешь только на бумагах. — Бочкин нехотя поднялся, подошел к окну и, отодвинув занавеску, за которой скрывался электрический чайник, спросил: — Чай будешь?
— Давайте. — Распивать тут чаи мне не хотелось, но отказать было бы невежливо.
Бочкин нажал на кнопку в ручке чайника, пошуршал в темном пакете с красными розами и выудил оттуда коробку конфет.
— Я-то понимаю, что ты здесь не просто так, — заговорщицким тоном продолжил он. — Но остальные будут думать, что тебя из Москвы погнали. И отмазка с делом Чокнутого акушера не прокатит. Ты только не припирайся, не спорь, со всем соглашайся. Тем более тебе тут и находиться-то не надо будет.