MOBY. Саундтрек моей жизни - стр. 37

Роми и Джаред сели на переднее сиденье большого «Олдсмобиля», и мы поехали вверх по Десятой авеню, обсуждая диджеев, которые им нравятся, записи, которые они обожают, и людей, с которыми встречались. Я сидел на заднем сиденье и смотрел в окно. Мы ехали по Челси, мимо высоких пустых зданий и заколоченных складов, а потом добрались до Линкольновского туннеля. По сторонам туннеля стояла небольшая армия отчаявшихся проституток. Они все были худыми и немытыми, их серая кожа словно впитывала свет оранжевых натриевых ламп. Тем не менее они все равно выглядели сексуально.

Я почувствовал себя ужасно, признав это. Они все были больны и едва живы, заслуживая моей христианской симпатии, а не совершенно нехристианского вожделения. Но само то, что они стояли здесь и в открытую предлагали секс, казалось сексуальным. В моем мире секс скрывался вплоть до того момента, когда им занимались – неуклюже, на дешевых матрасах или в спальнях пригородных домиков. А тут передо мной стояли проститутки, сообщая всему миру, что доступны для секса. Я хотел быть добрым христианином и состоять в любовных отношениях, а не человеком, которого где-то в глубине души заводили изможденные проститутки, стоящие стайкой перед Линкольновским туннелем в надежде заработать немного на дозу крэка.

Мы проехали туннель и выехали из ярко-оранжевого моря света в темноту Нью-Джерси. Я знал Нью-Джерси, потому что каждое лето в детстве ездил в гости к бабушке в дом престарелых в Вестфилде. Но этот Нью-Джерси был мне незнаком: то была страна пустых заправок, заброшенных зданий и пустынных парковок. Сюда люди уезжали, чтобы окончательно сдаться, купить наркотиков, открыть магазин подержанных вещей или умереть где-нибудь за мусорным контейнером.

Джаред откуда-то знал, как добраться до Ньюарка – это меня просто изумляло, потому что мне казалось, что все дороги там либо представляют собой бесконечную петлю, либо ведут прямо в болото, полное трупов. Мы съехали со скоростного шоссе в Ньюарке и медленно двигались по неосвещенным улицам. Большинство светофоров не работали, но это было нормально, потому что других машин на дорогах мы все равно не встретили. Нью-Джерси явно выбрали для испытаний апокалипсиса.

Мы проехали несколько круглосуточных ресторанов; их флуоресцентные бледно-голубые вывески прятались за плотным пуленепробиваемым плексигласом. К тому времени, когда Джаред нашел парковку у «Занзибара», Роми едва ли не подпрыгивала от возбуждения.

– Обожаю «Занзибар», он такой классный! – пропела она. Я попытался придумать какой-нибудь умный ответ, но вместо этого лишь с улыбкой кивнул ей с заднего сиденья как вежливый турист.

Роми побежала ко входу, обняла охранника и сказала: «О, Марсель, они со мной». Марсель посмотрел на Джареда и меня как на пару старых вонючих носков, но внутрь все же впустил. Роми исчезла где-то в глубинах «Занзибара», обнимаясь с приятелями. Когда мы с Джаредом вошли в клуб, стало ясно, что мы там единственные белые. Высокий негр гомосексуального вида недобро посмотрел на меня и сказал:

– О, сегодня у нас вечер Ку-клукс-клана?

Я хотел как-то оправдаться: «Нет! Я люблю негритянскую музыку! Я не расист! Извини, что я белый!», – но вместо этого просто прошел по коридору на танцпол. Я думал, что «Занзибар» – это настоящая Шангри-Ла среди ночных клубов, но в одиннадцать тридцать вечера в пятницу он выглядел просто еще одним клубом. Да, громким клубом, но просто клубом.