Мне так хорошо здесь без тебя - стр. 30
– Почему они судятся не с врачами?
– Хороший вопрос. – Анна наградила меня коротким взглядом. – Преимущественно на нем мы и строим защиту. Мы доказываем, что медики прикладывают недостаточно усилий к просвещению будущих матерей. В Штатах гораздо больше истерии вокруг потенциального вреда алкоголя для плода, чем у нас. Впрочем, в Штатах вокруг всего гораздо больше истерии. Этот иск – очень дурной знак. Перекладывать вину за свои поступки на других… Теперь этим занимаются и французы. Близок тот день, когда сюда и «Старбакс» придет.
– Après moi, le déluge.[11]
– Вот-вот. – Анна улыбнулась.
– Вообще-то, никаким «Старбаксом» тут пока не пахнет.
– Погоди, увидишь, скоро явится. А с ним и готовые завтраки в суперогромных пачках. И коляски-трости.
– Во Франции тоже продают коляски-трости.
– Ничего подобного! – У Анны даже глаза вспыхнули. – У нас принято возить детей в нормальных прогулочных колясках!
Между коммуной Сен-Клу и Версалем лежат полторы тысячи акров леса, бывшего некогда охотничьими угодьями французских королей. Лес носит мрачное название La forêt de Fausses-Reposes – «Лес ложных передышек». Злосчастные олени пытались спрятаться здесь за камнями и под деревьями от толп охотников-вельмож на конях, от рева рогов и собачьего лая.
– Можно вопрос? – Я смотрел в окно и думал о бедных оленях, которых неизменно настигала гибель. – По-твоему, мои работы… предсказуемы?
Анна посмотрела на меня:
– С чего ты это взял?
– Ответь честно.
– Без контекста не могу.
– Ты просто боишься сказать правду!
Анна пригладила волосы.
– О чем именно ты спрашиваешь? О замочных скважинах? Или о своей работе в целом? Нет, я не считаю твою работу предсказуемой. А выставка… Эта серия фактически написана по заказу. Она ведь не от сердца.
– Спасибо, – выдохнул я и положил ладонь ей на бедро.
Анна сразу окаменела. Я давно к ней не прикасался.
– Но вот что касается замочных скважин – да, – закончила Анна. – Они предсказуемы.
Я убрал руку.
– А почему ты спрашиваешь? Потому что эти картины покупают?
– Да нет… В смысле здорово, когда твоя работа пользуется спросом. Просто когда я увидел, как быстро они расходятся… – Я умолк, не зная, как продолжить мысль. – В общем, нет. Дело не в этом. Я тут говорил с Жюльеном. Хочу сделать нечто о политике. Точнее, об Ираке. Наверное, инсталляцию. В смешанной технике. Ну вроде… как раньше.
– Хорошо. – Анна поджала губы. – Но… Ирак?!
– Да, возможно, это немного перебор. Просто вот-вот случится что-то очень серьезное.
– Сказать «Ирак» недостаточно. Что именно ты хочешь о нем сказать?
Я понимал, что она права. Анна повернулась ко мне и добавила:
– Я не говорю, что это плохая идея. Будет замечательно, если ты вернешься к таким темам. Но ты так долго писал скважины, что я как-то не ожидала.
Я приободрился. В конце концов, я же хотел ее удивить.
– К тому же твоя выставка имела большой успех. Самое время рискнуть.
– Вот и я так подумал. – Я снова положил руку ей на бедро. – Однако Жюльен говорит, у меня «узнаваемый бренд». Он практически открытым текстом заявил, что в моем исполнении он готов продавать только дерьмо.
Анна пожала плечами:
– Ну так найди другого галериста.
– Боюсь, это будет предательством.
Анна вздрогнула. У меня упало сердце. Сколько раз за последние месяцы неосторожное высказывание слетало с моих губ, и в атмосфере тут же повисало нечто угрожающее. Предательство. Разврат. Адюльтер. У любого слова находилось второе значение, в любой фразе могла скрываться ловушка. Стоило мне заглушить презрительные голоса в голове и завести с женой обычную беседу, как я спотыкался и еще глубже увязал в липкой паутине своих ошибок. Что бы я ни говорил, все выходило невпопад.