Мир прекратил быть - стр. 1

Три ступеньки и широкое фойе перед входом, дальше рамки металлоискателя, слева в паре метров от входа за деревянной стойкой висят в воздухе две полицейские кепки. Одна нервно дергается из стороны в сторону, если подойти ближе, слышно, как рот под кепкой шепотом бранит футбольную сборную. Я кручу в ладони таблетку цитрамона, потом закидываю ее в рот и глотаю, не запивая.

– Как сонные мухи ползают, Леха, это разве футбол?

Вторая кепка исчезает за стойкой, я миную рамку и почти прохожу охранников. Болельщик на секунду отрывается от матча и пристально осматривает меня, то есть визитера, снизу вверх. Грязные туфли, штаны порваны, колено кровит, рубашка помята, пальто перекошено налево, красное лицо заплыло, нос сломан и подтекает сукровицей. В руках торт.

– Ты к кому такой нарядный нарисовался? Больничка дальше по улице.

Повисла тяжелая пауза, охранник начал медленно привставать. Из-за угла появился мужчина лет тридцати пяти в старом, но опрятном синем костюме. Подходя, он поднял руку, показывая обеспокоенной охране, что все под контролем.

– Это к нам, это к нам, это к нам! Извините, бывший преподаватель…

– Выглядит как бомж, твой преподаватель.

Цифровые трибуны взревели, охранник опустил голову, схватил журнал посещений и швырнул его в сторону.

– Два-ноль! Два-ноль! Два-ноль!

Мой приятель подхватил меня под руку и повел прочь от злосчастной стойки.

– Костя, что с тобой? Может, тебе скорая нужна?

– Не нужно, пойдем в учительскую, – процедил я, – вот, торт принес.

Чваркин, такой была его фамилия, отпустил мою руку и ладонью указал на длинный широкий холл, хотя я и без него прекрасно знал, куда нужно идти. Уже у двери учительской он остановился и накрыл дверную ручку короткими пальцами.

– Может, ты умоешься? Ну, куда в таком виде?

– Да нормально.

– Ну какой «нормально», Костя, нам звонили из полиции, – шепотом произнес он, – сюда приходили, искали тебя. Что случилось?!

Я подался вперед, Чваркин сделал шаг назад и прижался плечом к двери, закрывая вход.

– С банка звонили. Ты платишь на ипотеку?

Во мне всегда закипала гордость учителя русского языка и литературы, когда Чваркин использовал предлог «на» там, где он совершенно не нужен – заплатить на ипотеку, выйти на коридор, сходить на кино. Что за дискриминация старого доброго В? Ярость во мне уже била через край и выливалась наружу каплями крови из носа. Боком прижав коробку с дурацким бантом к двери, я освободил правую руку, вытер нос и одним хорошим ударом снес с лица Чваркина налет святости и дорогие, но бесполезные очки без диоптрий. Он присел и попятился, я дернул ручку, распахнул дверь, схватил его за ворот пиджака и закинул внутрь. Собравшиеся в учительской педагоги – трое женщин – обернулись. Я поставил торт на столик, у Чваркина отказали ноги, он упал на пол и только причитал: «Костя, ты что, Костя…».

– Здравствуйте, коллеги! – бодро отрапортовал я и достал из кармана пальто пистолет.

«Собачники» – как много в этом слове, в подошве моего туфля», – думал я, с отвращением шаркая ботинком по жухлой осенней траве и краю бордюра. Ранний ноябрь, за последние полчаса дождь уже дважды сменялся снегом. Редкие прохожие семенят, вжимая голову в плечи, кто-то просто бежит, подгоняемый шквальным ветром, держа бесполезный зонт подмышкой. Дождь уже растрепал мою прическу, свитер промок, в кармане вибрировал телефон – обеспокоенный Чваркин не находил себе места. Мы уже как пять минут должны вместе представлять план факультатива Элеоноре Борисовне, промежуточному начальнику из регионального Министерства образования. В картине мира нашего директора именно она была негласной властительницей всех четырех школ отдельно взятого Советского района. Я взял трубку.

– Костя, пожалуйста, скажи, что ты уже на пороге школы.

– Я на пороге дома, Леш, жду машину. У меня тут таксист заблудился, проезд найти не может. Если тебя это утешит, я в собачье говно наступил.

– Не утешило. Поспеши пожалуйста, мы уже на кабинете. Если программу не защитим, Элеонора нас сожрет и башмаками твоими не подавится.

Противная холодная капля сползла вдоль уха, я сбросил вызов и положил телефон в карман. Вроде неделя неплохо начиналась, а к концу решила вся пойти наперекосяк. Мимо прошёл собачник в длинном, до колен, дождевике и резиновых сапогах. Его собака – огромная овчарка со странным ошейником в виде небольшого тубуса, закрепленного вдоль позвоночника, проходя мимо меня, встрепенулась, стряхивая воду с шерсти. На брюках осели мелкие грязные брызги.

– Эй, – крикнул я, отряхивая ладонью запачканную штанину, – держи собаку на поводке!

Собачник обернулся и приподнял руку, показывая что «все в порядке». Меня несколько смутило выражение его лица – половина натурально сползла вниз: левый глаз ушел туда, где по идее должна быть скула, щека съехала на рот, а нижняя челюсть безжизненно провисла. Единственное, до чего я смог додуматься, это окликнуть его еще раз. Вот только дотронуться до целлофанового плеча я не успел. Ладонь я отдернул буквально за секунду до того, как она исчезла в бездонной собачьей пасти.