Межгорье - стр. 27

8. Глава 8. Виктория

На часах почти два часа, а мне все не спится.

Лучи прожектора, рассекая ночную мглу, освещают часть заднего двора и ветви деревьев. Похоже, Андрей либо забыл выключить свет, либо все еще там, с Тарой.

Выскользнув из-под одеяла, я надеваю штаны и спускаюсь вниз, собираясь выйти и немного подышать воздухом. Возможно, короткая ночная прогулка поможет уснуть.

Однако свет вдалеке привлекает мое внимание. Да и тропинка, подсвечиваемая садовыми светильниками на солнечных батареях, так и манит пройтись по ней.

Ночью на заимке все иначе – жутко и таинственно.

Темнота, окружающая со всех сторон, сужает пространство, а светлые стволы берез наводят ужас, когда я принимаю один их них за человека в белом балахоне.

В питомнике, а, вернее, в вольере, стоящем особняком от остальных, я нахожу Андрея. Он сидит прямо на полу возле Тары и поглаживает ее. Рядом на складном столе лежат ножницы, флакончик со спиртом, какие-то тряпки. Со стороны основной части питомника доносится возня и беспокойные поскуливания. Кажется, этой ночью всем не спится.

— Ты чего тут? — спрашивает Андрей, увидев меня.

— Не могу уснуть. Вот решила немного прогуляться. Ну как дела?

— Первый на подходе, — отвечает мужчина.

Я с тревогой оглядываю Тару.

Собака выглядит усталой, даже измученной. Высунув язык, она тяжело дышит, то поскуливает, упираясь мордой в ладонь хозяина, то задирает голову и расфокусированным взглядом смотрит себе под хвост. — Она еще не… Господи, так уже сколько времени прошло! Сделай что-нибудь! Ей же больно! — прошу Андрея.

— У меня есть для тебя плохая новость: роды – это всегда больно, — усмехается Боголюбов.

Я слышу справа еще один короткий хриплый смешок и замираю.

Клим тоже здесь.

Повернув голову, всматриваюсь в темноту и различаю его силуэт. Парень сидит в зоне, которую не покрывает свет прожектора. Так что я даже его сначала и не заметила.

— Очень остроумно, — сухо замечаю я.

— Она молодец, — Андрей осторожно массирует живот Таре. — Она справится сама. Просто иногда это затягивается. У Тайгушки, например, в который бы раз она не рожала, щенки появлялись каждые полчаса. Все индивидуально. Как и у женщин.

Я с жалостью смотрю на собачку.

— Бедные… Они рожают и мучаются ради вашей наживы.

— Ты удивишься, но это не всегда прибыльное дело, — говорит Андрей.

— Ты сам говорил, что это бизнес, — припоминаю один из наших первых разговоров.

— Не придирайся к словам. Знаешь, что отличает хорошего заводчика от плохого?

Я пожимаю плечами.

— Знания? Опыт?

Андрей качает головой.

— Ответственный и серьезный подход к животным. Продажа щенков – это лишь малая часть того, чем мы тут занимаемся, — объясняет он. — И, какими бы злодеями мы тебе не казались, мы любим своих собак. Та же Тайга. Мы ее больше не вяжем. Пенсию она себе заработала. А другой бы использовал ее до последнего.

Андрей произносит это немного снисходительно, словно пытается успокоить ребенка, и меня пронзает укол совести.

Я вечно лезу не в свое дело.

Несколько минут ничего не происходит. Тара, явно испытывая муки, время от времени поскуливает. Ее живот то расслабляется, то встаёт колом, но Андрей не отходит от нее ни на шаг: гладит живот, чешет между ушами и успокаивает Тару, называя ее умницей и обещая, что все скоро прекратится.