Метафора Отца и желание аналитика - стр. 30
В этом «говорите, что хотите» в потенциале уже заключено соприкосновение фрейдовского поиска с преследуемым им речевым объектом. Истеричка в анализе действительно говорит свободно, поскольку предупреждена, что ее слова не будут иметь никаких последствий, кроме сугубо аналитических. Но при этом заранее известно, что она скажет: покрутившись возле печальных обстоятельств ее существования в своей речи она рано или поздно непременно выйдет на уровень протеста и отчаянного желания изменить мир, который она считает созданным ее учителями, наставниками, начальниками, в конечном счете еe отцом – всеми отцами мира.
Зачаток аналитической позиции, но еще не она сама, обнаруживается в том, что Фрейд не поддерживает истеричку в ее желании, и в отсутствии этой поддержки проскакивает элемент доаналитического желания поставить субъекта перед избыточностью и даже никчемностью его фантазии, выраженной в речи.
Здесь фрейдовская позиция максимально сближается с генитальной, почти ее перекрывая. В этом «почти», сколь бы эфемерно в структурном отношении оно ни звучало, для истории анализа заключено очень многое: отзвуками этого сближения аналитиков попрекают по сей день. Всякий раз, когда достигший философских высот истерический протестный комплекс винит психоанализ в склонности к нормализации и в солидарности аналитиков с машиной подавления и власти, мимолетная близость Фрейда с «отцом речи» снова превращается в аргумент и становится поводом для упреков. Тем не менее траектория формирующегося желания аналитика довольно быстро уходит в ином направлении – туда, где речь истерика как средство его наслаждения не отвергается, а предается своего рода перепланировке. Расставаться с ней Фрейд не желает и поэтому решительно отодвигает генитальный протест в сторону.
Однако в облике этого нового желания, преодолевшего искушение заставить ее замолчать, перед нами все еще не анализ. Хотя речь истерички не подвергается генитальному отвержению, теперь она встречает совершенно новую для себя угрозу – сладострастие своего слушателя. Сладострастие это не носит утонченно-перверсивного характера: маркизом де Садом, обожавшим героинь, которые наивно отстаивают добродетель и справедливость, Фрейд отнюдь не был. Вместе с тем определенные черты либидинальной заинтересованности его позиции присущи, что и отличало фрейдовское желание от желания генитального врача, который видел в речи истерички исключительно и только свидетельство ее сексуальной дисфункции. Врач связывает проблемы истерички в том числе с ее говорением, которое до известной степени мешает ей следовать своему женскому предназначению в физиологическом аспекте любовной жизни. Фрейд подходит к делу совершенно иначе: его собственное желание, даже соблазненное речью истеричек, подсказывает ему верный путь аналитического толкования – истеричка речью делает то, что при ином раскладе мужчина должен был делать с ней самой.
В этом смысле речь, на которую было нацелено протоаналитическое желание основателя анализа, вовсе не была говорением «всего что угодно» в исходном понимании: из пресловутого «говорите, что хотите» отнюдь не следует «что угодно». Фрейд очень скоро понимает, что может сказать истеричка, когда присущие ей бдительность и постоянная настороженность убаюканы обещанием ее непредвзято выслушать.