Место Карантина - стр. 46
В отеле Бревич что-то ел – наскоро, не замечая вкуса. Затем брал с собой в номер бутылку тайского рома и вытягивался на кровати. Его принимала в себя ночь, густая, жаркая тьма. Вокруг царило беззвучие, которое оттеняли цикады и чуть слышный шорох лопастей вентилятора над головой. Иван переносился в другую действительность, погружался в транс. Вновь, как в самолете, перед его глазами была Нок, смеющаяся, полная жизни. Ее лицо завораживало, он медитировал на него, как на хрустальный шар.
Четыре первых ночи видения были полны конкретики. Бревич вспоминал и заново проживал дни, проведенные с ней вместе. От знакомства до первой близости, от разлуки до свадьбы и потом – неделю за неделей счастливой московской жизни… Ее взгляд в бангкокском аэропорту. Встречу в офисе на виду у изумленной охраны. Завтраки по утрам на кухне, залитой солнцем. Визиты к доктору и разглядывание ультразвуковых снимков… Все это представало перед ним в строгом хронологическом порядке. Образы были ярки – как наяву или под действием мощного галлюциногена. Казалось, он слышал голос Нок, ощущал ее запах.
Потом, без предупреждения, его разум заволакивала мутная пелена. Все картины исчезали, им овладевало безраздельное, слепое бешенство. Иван сжимал кулаки, будто чувствуя свои пальцы на горле каждого из врагов, виновников его горя. Он рвал их плоть, уничтожал их души, придумывал ужаснейшие кары. Сердце его скакало, дыхание прерывалось. Он понимал, что злоба, разросшаяся до границ мира, убивает, душит его самого – и глотал из бутылки, пытаясь обуздать ее буйство. Гибнуть было нельзя – пока не произошло отмщение.
Перед рассветом он наконец погружался в дремоту, но вскоре выныривал из нее, жадно хватая воздух. Ему снилось одно и то же, пусть на разный манер – что Нок в беде и ему не под силу ее спасти. Это было противоестественно, невыносимо – для него, привыкшего, что он может все… Бревич, давно не испытывавший страхов, стал по-настоящему бояться этого сна. И никак не мог от него отделаться.
В последний, пятый вечер, поднимаясь в номер, он вдруг застыл на месте. Его пронзило внезапное осознание: завтра Нок исчезнет окончательно, навсегда. Бревич сбежал по ступенькам вниз, пошел быстрым шагом назад, в деревню, плутая в темноте. Его гнала мысль – он должен сделать что-то, отдалить, помешать…
Улица, на которой стоял дом Нок, была освещена двумя тусклыми фонарями. Приблизившись, Иван увидел на крыльце силуэт. То был ее отец, он стоял и смотрел вдаль, один перед всем миром. В его позе было столько безнадежности, что Бревич тут же понял: ничего изменить нельзя. Он отступил в тень и около получаса наблюдал за чужим ему человеком, с которым они, очевидно, чувствовали одно и то же. Потом пошел назад – в свою тесную комнату, к шороху вентилятора и бутылке «Сангсома».
В ту ночь его внутренний взгляд почему-то размылся, лицо Нок затмилось. Конкретика уступила место абстракции – перед Бревичем в неразборчивых образах проходила вся его жизнь. Он как будто наблюдал ее со стороны, из других пространств, произвольно передвигаясь от точки к точке, от одного ее момента к другому. В черно-серо-белых пятнах, в чуть трепещущих синусоидах он угадывал годы своего бизнеса, успех и богатство, череду женщин, любовниц, жен. Все это теплилось едва-едва, почти не отличаясь от фона. А потом – невероятный всплеск амплитуд и красок, выброс за пределы всех мыслимых шкал. Бешеная пляска аналоговых сигналов, новая молодость, возбужденность жизнью и… возвращение серости, но уже без синусоид; пустота. Будущего не существовало, на его месте зияла пропасть. Как-то жить еще можно было лишь тут – в номере дешевого отеля с вентилятором под потолком, разгоняющим мутную тьму…