Место Карантина - стр. 48

Иван просидел над раскрытой тетрадью несколько часов. В середине ночи Пим принесла ему воды с лимоном и немного риса. Он обернулся к ней, и она отшатнулась, увидев, каким огнем горят его глаза.

«В нем дух скорби, он ведет с ним битву», – сказала она матери, но это было очень далеко от правды. Иван больше не имел времени на скорбь. Он был человеком действия, умеющим добиваться цели. И теперь у него появилась самая важная в жизни цель.

Шаг за шагом в его в голове выстраивался план действий. Бревич осознавал всю сложность задачи, но не сомневался, что решение найдется. Чувствуя, что пока не готов гадать, он не пытался наделить смыслом понятие «другого Солнца». Просто знал, что такое место есть.

«Я родился на острове, на берегу моря, но оно было не такое, как здесь. Там были скалы, были набережные и пляжи – но совсем не такие, как здесь. Были праздные отдыхающие – не такие – были лавки торговцев и кафе по всему променаду, красно-коричневые, равнодушные ко всему холмы и разбросанные по ним виллы, будто обсыпанные сахарной пудрой.

Мое появление на свет отмечали торжественно и пышно. Наутро в палату к матери, едва оправившейся от родов, вломились бесцеремонные родственники. Они хватали меня на руки, тискали и теребили, щипали за щеки грязными руками, пока я не начинал заходиться в плаче. Им хотелось убедиться, что я из их племени, их стаи – в тот момент у меня еще не было сил по-настоящему их разочаровать. Так же как и в первые дни дома, в череде застолий, когда родители сбивались с ног в судорожном гостеприимстве, чтобы разделить радость с нашей большой родней, хотя причин для радости было еще не много. Я, как все новорожденные, не являл собой ничего, кроме биомассы, совокупности макромолекул, и никто не мог тогда предсказать с уверенностью, разовьюсь ли я в нечто большее. Никто не знал, но мои близкие верили в меня – как верят в прочих младенцев во всех концах света. И я оправдал ожидания: когда мне исполнилось шесть лет, произошло главное событие моих жизней, сколько бы их в конце концов ни оказалось. Никто его не заметил и не оценил по достоинству, и сам я понял его суть много позже – а тогда лишь почувствовал небольшой шок…»

Я говорю это Эльзе – мы гуляем по набережной под жгучим солнцем. Идет третья неделя моего пребывания на Карантине. За это время изменилось многое и многое стало для меня привычным. Прижиться можно где угодно – особенно когда нет альтернатив.

Окружающее больше не кажется мне враждебным, я не вздрагиваю от шорохов, не ищу подвоха в каждом слове и знаке. Подсознание трудится, и его работа дает плоды: я осмысливаю понемногу факт своего возрождения и то, что после Карантина меня ждет еще какая-то жизнь. Осмысливаю и задаю вопросы – и себе, и Нестору – пусть пока почти все они остаются без ответов.

Наши отношения с Эльзой тоже стали другими. Это произошло скачком, сразу – после события, что изрядно нас напугало. Напугало своей неуместностью – будто отлаженный механизм этого места дал сбой. Будто что-то внешнее, грозное вмешалось в здешний безмятежно-ровный ход вещей.

Все случилось на одной из первых наших совместных прогулок: семиэтажное здание, мимо которого мы проходили, внезапно стало падать. Просто рушиться вниз – будто мощный заряд взрывчатки раздробил его опоры. Раздался грохот, огромные куски бетона полетели сверху, покатились слева, прямо на нас и дальше – на других прохожих, омертвевших от ужаса, к балюстраде, к морю. Нас окутало облако пыли, закупорив ноздри; я услышал крики с разных сторон, кажется кричала и Эльза…