Месть Посейдона - стр. 16
Вопрос состоит в том, возьмут ли капитана снова на флот, с его укоренившемся в сознании общества клеймом «пожизненного неудачника».
Пока капитан тщательным образом продумывал зарождавшийся в его уме план, с Лондона возвратился Ллойд. Он по обыкновению был серьёзен и держал в руках деловые бумаги.
– Ох, чую нюхом белой акулы, что тебя, старина, мистер Лоусон прилично загрузил. Опять что-то подписывать надобно?
– Да, отец. Как всегда, – устало ответил Ллойд, подойдя к отцу, – сегодня – обращение в суд, завтра – заявление с прошением.
– Ты мог бы подумать о том, дабы оставить эту работу и уйти в плавание. Нигде более ты не вкусишь плод свободы, как на борту какого-нибудь судна, отправляющегося в дальние страны.
Капитан Фенстер, замечтавшись, что было редкостью для него, закатил глаза наверх, к небу.
– А бюрократия: все эти суды, подай то, подай сё – это, к сожалению, не свобода, а своего рода рабство.
Подобное замечание не могло не задеть Ллойда, непоколебимо стоящего за свою деятельность.
– Вы же сами утверждали, что это – лучшее, что я мог бы делать. А теперь зовёте это принуждением. К тому же, вы, исходя уже из своего личного опыта, отец, можете прийти к выводу, что без бюрократии невозможна даже и та свобода, к которой вас постоянно влечёт.
Здесь капитан сдал ход, понимая, что его неловкий сарказм был принят в штыки.
– Да это я так, Ллойд, от тоски болтаю. Конечно, твоё дело и вклад в него достойны похвалы. Забудь.
Он сам не понимал, о чём говорил, поскольку в сознании его случился огромный переворот, которому позавидовал бы даже сам сорвиголова Тич, будь бы он в живых.
«Не могу же я прозябать тут свои лучшие годы, пусть я и капитан в отставке? Пора бы и взяться за оружие! Писать прошение адмиралу – бессмысленно. Стало быть, отправиться я должен сам. И где же я в таком случае найду судно, экипаж, это ведь немалые затраты. Да и придётся действовать мне втайне от властей, ибо они не захотят узнать о том, что посаженный по сути под домашний арест капитан Фенстер самовольно решился покинуть берега Англии на помощь своему бедному фрегату, претерпевшему столько несчастий на своём веку. И чем, скажите мне на милость, Саймон Клефельд лучше Беверли Фенстера, хе! Язык у него как метла на вахте, и всего-то. Однако ж не это может дать мне возможность восстановить своё честное имя? Пожалуй. Стало быть, не медлить. У меня уж есть одна мыслишка».
И он, следуя этой логике, решил войти в дом и поговорить срочно с Ллойдом, который тем временем сидел за столом и подписывал последнюю бумагу с довольным видом.
– Эй, приятель, можно тебя на пару слов? Дело особой важности.
Обратив рассеянный взгляд к нему, Ллойд убрал бумагу.
– Конечно, отец. Если так, то я готов вас слушать.
– Вот и чудно. Я вот подумал хорошенько, осмыслил твои слова, что без бюрократии и свобода не родится. И я с тобою совершенно согласен, потому обращаюсь за твоим, так сказать, содействием.
Откашлявшись наконец и освободившись от табачного дыма, который он запустил в себя сегодня утром, капитан продолжил:
– Ты у меня паренёк сообразительный, все эти ходы уже хорошо освоил, точно первоклассный штурман. Вот я и решил…
– Хотите всё-таки подать в адмиралтейство прошение? – пытался догадаться Ллойд.
– О, нет-нет. В том-то и полундра, что я решил обойтись без этих подач. Я решил вернуть себе звание сам.