Мертвые кости, живая душа - стр. 62
– Не бойся. Поздно бояться. Твой дар слишком редок, чтобы растратить его даже на семью Герцога. Я поговорю с Дааро о тебе, и мы придем к решению, как поднять тебя наверх.
Наверх!..
На мгновение ее обдало надеждой – но она не очень понимала, на каких условиях будет это “наверх”, а спрашивать толком и не могла – в горле все еще стоял ком, да и сам Император внушал ей такой суеверный ужас своим статусом и положением, что она даже слова-то его с трудом разбирала, то и дело впадая в кататоническое состояние от самого того, что Император тратит на нее слова.
Но .. Олух!
Они вместе уничтожили Олуха – только полированная крышка осталась валяться на стеклянном берегу, и старые латы на дне озера.
– До встречи, Моора, – он улыбнулся ей и исчез в столбе света, а Святой Лиисо, наконец, выбрался на берег. На его табличке теперь была надпись, но никакой радости Мойра от этого не испытывала. Никакого удовлетворения от того, что помогла ему.
– Да как ты мог, – сказала она с запинкой, от гнева и страха внезапно переставая бояться. И повторила громче. – Как ты мог?! Ты сразу знал, что тебе надо принести жертву, так? И поэтому разрешил нам идти с тобой?!
Святой Лиисо медленно опустился перед ней на колени, не отрывая от нее взгляда своих несуществующих глаз, закрытых тяжелыми брошами, нашитыми на покрывающую его голову сетку.
“Прости, дитя, бо грешен я и перед тобой виновен”, – сказал он, и Мойра невероятно четко поняла, что речь Святых в самом деле зависела от табличек. Скорее всего, будь у Олуха настоящая табличка, то он, скорее всего, тоже так же выражался бы. Табличка …и вассальная присяга Императору? Скорее всего, это было связано. Табличка не работала без присяги, так ведь?
И вот, горько подумала Мойра, я знаю немного больше. Но нужно ли мне было это знание такой ценой? Олух, может, не был живым – но он в самом деле заботился о ней.
Лучше, чем живые.
И лучше, чем другие мертвые. Как Альдо. Как Гаало.
“Знал я о жертве. Каждый из нас знает, бо старший брат направляет нам мысль сию, как исправить свой изъян, свою неправоту, как покаяние принести.”
– Что за покаяние такое, чужой кровью? – почти закричала Мойра.
“Покаяние Мертвого Герцога суть вина”, – ответил Лиисо, все еще стоя перед ней на коленях. – “Прошу от тебя прощения, но если не можешь ты дать его, пойму я.”
– Идем, пожалуйста, отсюда, – помолчав, сказала Мойра и, подобрав крышку, которую оставил Олух, прижала ее к себе. – Я без тебя, Герцог, дорогу обратно не найду.
“Не герцог я боле, не зови меня так, дитя”.
– Я не могу звать тебя и Святым.
“Зови по имени, дитя”.
Он медленно поднялся на колени – совсем не хрупкий, не слабый, каким был после того, как вышел из земли. Его сухое тело было полно силы и величия, как тело любого Святого в его расцвете.
Олух тоже был полон такой же силы.
– Что за дар видит во мне Император? – внезапно спросила Мойра.
“Спроси у другого”, – покачал головой Лиисо и поднял руки над стеклянной землей. Она пошла рябью, словно пытаясь что-то высвободить из-под себя, и постепенно, быстрее и быстрей начала вспучиваться, и блеск потек вниз, оголяя словно бы огромную ладонь, поднимающуюся вверх из нее.
У другого – Императора? Герцога?.. Мойра с тревогой смотрела на руку, которая высунулась и распрямилась, словно ожидая. Лиисо, отряхнув мантию от налипшего мокрого стекла, ступил на каменную длань и протянул ладонь девушке.