Мёртвая и Живой - стр. 16

Ралин могла годами возлегать на сером холме и любоваться неумелыми полетами мертвяков, получившими крылья. Ее крылья тоже были серыми, да еще и кривыми. Остальным она говорила, что взъерошенными они остались после опыта со смолой, но Ралин знала – она с такими родилась.

В Иркалле серое всё. И дворцы, и пища, и вода, и небо. Которого нет. Но где-то там есть серый купол, за которым яркий смертный мир.

Может быть, боги специально создали его таким прекрасным? Если ты бог – смотри тысячелетиями в сплошную серость. А если смертный – вот тебе сто лет со всеми красками вселенной под ногами.

Ралин прогнала ладошкой пылинки, скопившиеся на ее красных прядях.

Она смотрела на парящих выше нее мертвяков, часто брякающих серыми короткими крылышками.

– Жаль, что вы не помните свою жизнь «до».

Много раз она спрашивала мертвяков: что такое счастье, какие у них были мечты и что такое боль, а слезы? Слезы – это что?

Но мертвяки помнили лишь свои имена. Заполучив клинописные таблички с крыльями, они парили над Иркаллой, трудясь во благо царицы в ожидании перерождения.

Ралин не нужно было быть богиней, чтобы понять – она следующая царица Иркаллы. Случится то, как только мать передаст ей диадему семи смерчей. Она обещала сделать это на четвертое тысячелетие дочери. И тогда наступит очередь Ралин выслушивать стайки лук с молитвами, диктовать писарям имена вновь прибывших, чтобы те обрели серые крылья и загробный вечный труд на блага Иркаллы.

Но Раллин было мало. Всегда и всего.

Мало бессмертия, мало Иркаллы с дворцами и демоническими землями, мало знаний о смертных. Ралин никогда не ощущала на коже «дождь». Она знала это слово на шумерском, месопатамском, сирийском, кхмерсокм и эблаитском – знала, но не понимала. Что это такое, когда вода идет с неба? И почему это так прекрасно?

На глиняных табличках великой библиотеки она прочитала о цветах, в которое окрашивается небо, и поля, и деревья. О буйстве красок и о чувствах, от которых колотится сердце. Много раз Ралин прикладывала руку к груди, но ничего не происходило.

Тишина.

Ралин даже не была уверена, есть ли у нее сердце?

В Иркалле властвовала серость. Серые своды, серый дворец, серые луки, крылья мертвяков тоже серые, и диадемы царицы с вьющимися смерчами, и ее одеяния из металлической порчи́, и глиняные таблички с именами.

Пыль, которой столетиями питались мертвяки в Иркалле была тоже… того самого цвета. И с этой серостью другие бы давно смирились, а кто-то возжелал бы быть наследницей трона семи смерчей, но только не Ралин.

Пока она не разберется – что такое чувствовать и жить, на трон она не сядет.

И недавно в бесцветной жизни Ралин кое-что изменилось.

Как у любого подростка, пусть и прожившего не одну тысячу лет, у нее появилась тайна от матери и отцы. Ралин нашла способ покидать Иркаллу так, чтобы никто не заметил.

Ну, как никто… как-то раз ее заметил смертный старик из Эблы, когда она взлетела на крыльях из оазиса. Ралин предупредила его о гибели через сто дней. Она всегда знала, кто и когда уйдет в Иркаллу и надеялась, что старик прислушался к предупреждению.

Она видела, как серое животное упадет ему с неба на голову, переломав кости шеи.

– Ралин! – вбежала на холм Марг – кузина юной царицы, – так и знала, что ты здесь!

– Почему?