Мексиканка - стр. 41
– Но это же абсурд. Во-первых…
– Вот и я говорю, – перебил робот, – абсурд. Книгу надо не спланировать, а взять и прожить. И почему этого никто не понимает?
– Почему пластинки, почему пластинки? Они ещё спрашивают, – добавил робот почти ворчливо.
Он убрал пластинку с обнажённой женщиной в пластиковый конверт, бережно поставил на полку и снова достал «Кёльнский концерт» Кита Джарретта и извлёк из конверта диск. Молодые взрослые обратили внимание на то, что робот действительно никогда не доставал диск, зажав пальцами, хотя и не мог его испачкать. Вслед за Мёрфи он касался только кромки пластинки и бумажного пятачка в центре, держа диск, как официант блюдце.
– Потому что… – сказал робот.
Он поднял пластинку на уровень глаз, будто залюбовался чёрным кругом и поднёс к ней указательный палец левой руки. Фаланга пальца отщёлкнулась, как крышка, и под ней оказалась плоская отвёртка. Робот коснулся ей пластинки и медленно – от центра к краю – процарапал диск.
От скрежета Дара и Салли подобрались. Дара даже подпрыгнул было в кресле, чтобы броситься остановить робота, но сдержался.
Робот поставил пластинку на вертушку, крутанул диск и опустил иглу. Из колонок помимо привычного потрескивания каждые несколько секунд стал раздаваться громкий щелчок. Когда зазвучала музыка, стало понятно, что диск безнадёжно испорчен: рояль звучал тише щелчка. Робот спокойно наблюдал за этим. Дара и Салли переглядывались.
– Что всё это значит? – не выдержал Дара.
Робот поднял указательный палец: мол, подождите. Через несколько минут они обнаружили, что проигрыватель издаёт одни и те же ноты после каждого щелчка: очевидно, из-за царапины игла не могла двигаться дальше и пробегала по одному и тому же витку.
Робот кивнул и выключил проигрыватель, не поднимая иглы, так что диск плавно замедлился и последние ноты прозвучали так, словно Джаррет потерял силы играть и закончил диск фальшивой музыкальной фразой, уходящей всё ниже и ниже.
Робот продекламировал, не поднимая взгляда от изувеченной пластинки:
In Xanadu did Kubla Khan
A stately pleasure-dome decree:
Where Alph, the sacred river, ran
Through caverns measureless to man
Down to a sunless sea.
Эти строки – лучшие в английской поэзии – пришли Кольриджу во сне. Он был болен и, приняв опиум – других средств тогда не было – в наркотическом сне увидел то, о чём читал у Марко Поло: дворец Кубла-Хана. Кольридж проснулся с убеждением, что сочинил (а может и услышал) две или три сотни строк. Начало – малый фрагмент стихотворения – он записал. Его труд прервал чей-то внезапный визит, и остальное он, к немалой досаде, вспомнить не смог.
Это произошло в 1797 году.
Что менее известно, так это то, что в 1816-м, двадцать лет спустя, в Париже был опубликован первый на Западе перевод с персидского «Джами ат-таварих» (сборника летописей) Рашид-ад-дина. В этой книге было написано: «К востоку от Ксанаду Кубла-Хан воздвиг дворец по плану, который был им увиден во сне и сохранён в памяти».