Мексиканка - стр. 19

Софи сорвала картину с мольберта и скомкала. Мольберт пошатнулся и повалился на пол. Одна из ножек врезалась в кучу белья и чуть не скинула покрывало с Хили.

Парни уже выходили в окно, было слышно, как они прыгают с крыши пристройки и бухаются на землю, тихо чертыхаясь. В комнате остались только Софи и Джош. Джош ещё держал нож перед собой, но уже примеривался взобраться на подоконник.

– Ещё у вижу кого-нибудь из вас двоих, – сказала Софи, – в радиусе двух миль от Карен – затолкаю это Салли рот.

Она показала Даре комок бумаги.

– Или ещё куда, – добавила Софи и сунула скомканную картину в карман куртки.

Дара закрыл глаза и тихо сказал.

– Идите уже.

Сзади него тихо пискнул Хили, но никто, кроме Дары, этого не услышал: Софи уже спрыгнула с подоконника на крышу пристройки, за ней с кряхтением последовал Джош.

Дара не знал названия картины, которую скомкала Софи, но этот хруст ещё долго стоял у него в ушах. Так из его жизни – но не навсегда – ушла «Мексиканка».

Дара открыл глаза, обвёл взглядом комнату: на полу был грязный отпечаток кроссовка Гаррета, окно было распахнуто настежь, ветер трепал занавеску. На поваленном мольберте девушка с флейтой казалась удивлённой от того, что оказалась в таком странном ракурсе. Дара отвернулся от окна и опустился на колени к Хили и раскидал тряпьё. Хили, как всегда, посмотрел на него приветливо.

– Эй, Малыш. Кажется, пора выбираться отсюда, – сказал он ангелочку. – Может, это знак? Уехать, наконец, из Гэлвея в большой город, где много разных людей. Где живут художники и поэты, ценители странных картин и странные ценители картин. Где есть большие люди, которые ходят в большие музеи. И в одном из музеев висит она. Надо будет спросить у Мёрфи, как её зовут.

Вера

– И которая тебе нравится больше всех?

Салли сидела на кровати, обняв себя за колени, и смотрела на Дару. Дара показывал ей репродукции, подаренные Мёрфи.

– Не знаю, – сказал он неуверенно.

– Тогда покажи всех, – сказала Салли. – Та, к которой я сильнее взревную, – твоя любимица.

Всё это было сказано в шутку, но Салли заметила, что Дара отвёл глаза, думая о чём-то. Они никогда не говорили вслух ни о ревности, ни, собственно, о любви: она просто приезжала к нему.

Приезжала, когда он приглашал, когда могла выбраться незаметно из дома, когда его отец и мачеха были на работе, когда не было футбольных матчей. То есть почти каждый день.

Так что многие вещи Салли делала автоматически.

Вот и сегодня она привычно прикрыла входную дверь, стараясь не щёлкнуть замком. Можно было и не осторожничать, но Салли ничего не могла с собой поделать: всё утро она двигалась тихо, как кошка: перебирала вещи в шкафах, плескалась в ванной, долго смотрелась в зеркало и вот, наконец, вышла из дома.

Ветер скользнул по её голым коленкам, Салли повела плечами и ощутила всю одежду на себе разом: чёрный свитер, серая юбка, белое нижнее бельё. Под одеждой – тонкий, в несколько молекул – слой дезодоранта.

Она постояла ещё несколько секунд на крыльце, чтобы убедиться, что Том не хватился её. Она чувствовала себя немного виноватой, обманывая дворецкого: из всех знакомых роботов он был самым симпатичным. Может, потому что у него был самый приятный голос; может, потому что он всегда ждал её дома, и из всех домашних он никогда не был пьян, никогда не кричал на неё и никогда не смотрел на неё так, будто она что-то должна.