Майя - стр. 4
Кто же был этот таинственный учитель?
Ни профессор, ни даже сама Майя того не знали. Но все в доме давно привыкли к его имени, к его влиянию.
Майе было семь лет, когда она тяжело заболела. Болезнь, по определению выписанных из столицы лучших врачей, была смертельна; о выздоровлении не могло быть и помысла: гибель ребенка была лишь вопросом времени…
Когда прозвучал страшный приговор, Ринарди почувствовал, что почва вырвана из-под ног его, что он падает, летит в какую-то бездонную, беспросветную бездну… Последней сознательной мыслью его было: «Только бы не сумасшествие! О, если б умереть!» Затем он ничего ясно не помнил: что делал, где был несколько времени. Часы прошли или минуты, профессор не знал. Он очнулся среди глубокой ночи, в своем кресле у письменного стола. Часы, стучавшие перед ним в ярком свете лампы, прикрытой темным абажуром, показывали час. Сам ли Ринарди, другой ли зажег лампу и перед ним поставил, он тоже не знал. Очнувшись, профессор бесцельно смотрел перед собою на знакомые предметы, на стол, на свои бумаги, на светлый круг, отбрасываемый лампой, ничего еще определенного не сознавая, кроме тупой боли, сжимавшей сердце его, как в тисках.
«Да! – вспомнил он. – Надо идти! Майя умирает!»
И он поднялся. Но в эту минуту взгляд его упал на две строки, крупным, четким почерком написанные вкось на белом листе бумаги, в районе яркого света под лампой:
«Не верь. Она будет жива!.. Ее жизнь нужна не одному тебе… На радость иль на горе – но жить Майя должна».
Весь дрожа от волнения, профессор пригнулся к этим странным, сулившим ему спасение строкам и многажды перечитал их с биением сердца, со все возраставшим восторгом, пока слезы счастия не затуманили его зрения. Тогда он оторвал уголок бумаги с надписью, спрятал его на груди своей и неверными шагами, опьяненный радостью, не смея еще ей вполне верить, прокрался в комнату дочери.
Майя спала, спокойно дыша; возле нее дремала няня.
Ринарди отослал няню спать, сказав, что сам побудет с больной, и сел с намерением не смыкать глаз, но не успел опомниться, как уже крепко заснул.
Он проснулся утром от луча солнца, блеснувшего ему из-за шторы окна, вздрогнул и устремил испуганный взгляд на дочь. Девочка сидела в своей кроватке, играя свежими, только что сорванными цветами, переглядываясь с кем-то невидимым и улыбаясь ему.
– Папа! Иди сюда, – смеясь, позвала Майя. – Вот Белый брат говорит, что ты ленивый! Проспал такое славное утро… А он давно принес мне цветов и говорит, что я скоро буду здорова и сама буду рвать их.
С той поры Белый брат, незримый учитель, стал неразлучным спутником дочери профессора. Она рассказывала о нем отцу, описывала его, уверяя, что он «такой же человек, как и все, только очень добрый и очень умный».
– Спроси его, дитя мое, – сказал ей раз отец, когда Майя была уже совсем здорова, – он ли утешил меня, пообещав, что ты будешь жива, написав вот это? – И профессор вынул из записной книжки никогда не покидавший его обрывок бумаги. Но прямого ответа не получил.
– Кассиний говорит, что тебе должно быть все равно, кто бы это ни написал, – отвечала девочка.
Глава III
Под влиянием своего таинственного друга и благодаря чудесам природы, ей доступным, Майя стала развиваться не по дням, а по часам. Вскоре поняла она вещи гораздо более сложные. Кассиний сумел внушить девочке убеждение, что незачем рассказывать без нужды о необыкновенных ее дарованиях; нехорошо, даже опасно величаться ими и хвастаться ради забавы, но также нет причины унывать, смущаться своим ясновидением, задумываться над собой, как над загадкой.