Майя - стр. 29
Mademoiselle Ринарди, несмотря на все старания Софьи Павловны оживить и развлечь ее, первое время не поддавалась стараниям родственницы, хотя – странное дело! – она не тяготилась ни ими, ни обществом Орнаевой. Девушка не любила большие сборища в Рейхштейне, но хозяйку замка охотно посещала и еще более любила видеть ее у себя. Орнаева имела счастливое свойство всем нравиться, владела средствами на любые вкусы; она к тому же усиленно заботилась о дружбе и доверии Майи, а той, увы, изменяли, со всяким днем полнее, ее прежние способности прозорливости и даже ясновидения.
Упадок духовных сил дочери вскоре заметил и профессор, хотя Майя по-прежнему старалась помогать ему и теперь часто даже принимала участие в практических опытах отца в его лаборатории, куда девушка прежде совсем не допускалась из-за страха ее живой, смелой деятельности. Теперь полудетская живость Майи совсем исчезла. Ринарди не узнавал своей прежней веселой и беспечной помощницы, до того она стала спокойна и равнодушна ко всему.
Зима пролетала в вечных треволнениях, незнакомых доныне отцу и дочери. Среди постоянных отвлечений от дела, не видя к тому же в нем никакого успеха, профессор терял способность и желание заниматься исследованиями своих изобретений, остановившихся на точке замерзания. К тому же с ним в последнее время стало твориться что-то странное, совершенно небывалое: он положительно начал предпочитать общество Софьи Павловны своим научным занятиям.
Ринарди уверял себя, что общество кузины, беседы с нею имеют для него научный интерес. Она столько знала, столько видела и так красноречиво рассказывала! Он невольно заслушивался. В особенности любил он принимать Орнаеву у себя в кабинете. По просьбе гостьи он с нею делился своими знаниями и показывал интересные опыты в области механики и химии. Ее особенно занимали проявления сил электричества. Она даже выказывала необыкновенные для женщины знания по этому предмету и с увлечением беседовала о нем.
Судьба, будто бы сжалившись над потерей профессором участия дочери, послала ему новую собеседницу. Теперь очень часто Майя была у себя, наверху, училась, занималась музыкой или живописью, а отец ее «работал» у себя в кабинете в присутствии Орнаевой. Он всерьез был убежден, что работает и что прелестная кузина ему не только мешает, но и помогает в научных трудах. Профессор даже ей заявил, что присутствие ее его вдохновляет.
– Ну что ж! – шутя, сказала Софья Павловна. – Я очень рада быть вашей нимфой Эгерией, если вы желаете стать Нумой Помпилием. Хватило бы только мудрости.
– У меня или у вас? – уточнил профессор.
– Ну разумеется, у меня! – расхохоталась Орнаева.
– У вас-то хватит! Недаром зовут вас Софией… Вам, конечно, известно, что значит ваше имя?
– Да: кажется, наука, знание?
– Вот именно. Мудрость – небесная дева, которой поклонялись гностики и которая не раз воплощалась в образе прекрасной женщины, чтоб вдохновлять ученых. Не верите? Право же, я докажу вам.
Ринарди снял с полки своей библиотеки старинную книгу и, найдя страницу, подал гостье:
– Прочтите. Это письма розенкрейцера Гихтеля о его любви и духовном союзе с таинственным существом – лучезарной красавицей Софией, долгие годы помогавшей ему в научных занятиях. У меня есть и еще книга: «Древние верования, воплощенные в древних именах». Ваше имя одно из самых старинных… Так хотите прочесть?