Маврушины сказки: истории, вдохновленные жизнью - стр. 17
Рассказал, что отметили в коллективе проводы на пенсию одного коллеги, он не пьющий, Иван Сергеевич, – очень редко, на Новый год и день рождения, с мамой и ее подругами.
Мама хорошая, ах, мама… Она же… о, господи…
Валентина показала на телефон на тумбочке, Иван Сергеевич побежал трусцой и дрожащими руками набрал номер.
«Але, мама… мам, прости… знаешь, такая оказия со мной приключилась, ночевал у одной прекрасной женщины… Але, мама… нет, ты не поняла, она совсем незнакома… Але? Что?»
Иван Сергеевич обескураженно положил трубку и посмотрел на Валентину большими синими глазами, как у ребенка.
– Что сказала мама? – спросила с усмешкой Валентина. – Отругала?
– Нет, вы знаете, она пригласила вас к нам… отмечать Новый год… Мама так обрадовалась…
Надо ли говорить, что Валя отмечала этот Новый год не одна.
А потом, под звук курантов, она загадала желание.
Первого числа они с Иваном Сергеевичем… Ваней… ездили в ледовый городок, веселились, катались, как в юности, на коньках, а его старенькая мама благодарила Николая Угодника, что послал ей такую замечательную невестку.
Она так просила для Вани хорошую партию и вот поди-ка!
А через год у Валентины и Ивана родилась дочка, Полиночка.
– Ура, – сказал сын, – теперь мамина любовь не только мне достанется, – и он подмигнул маленькой сестричке, – подрастай, систер, я тебя буду с собой в экспедиции брать.
– Ничего, Валюша, я Ванечку в сорок четыре родила, не давал бог деток нам с Сергеем Витальевичем, а вот поди же ты, вырастила… еще и внучку увидела и с внуком познакомилась.
Спасибо тебе, Валюша.
За все спасибо, за сына, что делаешь его счастливым, за внуков.
Теперь и уходить не страшно.
– Вот такой конфуз, – улыбается Иван Сергеевич, вспоминая, как он лежал в снегу, а добрая женщина не прошла мимо, сама судьба не прошла мимо.
Вот такой новогодний конфуз…
Полудница
Жнет девушка рожь, умаялась, но остановиться нельзя, да и не девушка она совсем, а бабочка молодая.
Жнет, пот глаза застилает, усталость такая – что сил нет, а передохнуть не хочет, надо до вечера как можно больше убрать.
Летом день год кормит, а ну как батюшка-свекр приедет, а она валяется, так и взгреет кнутом, а потом еще мужу нажалится, как тот домой, с войны этой треклятой, приедет, кайзера какого-то бить поехал.
Много молодых мужиков да парней позабирали, все ли вернутся?
Старается Даша – так зовут молодку – не думать о том.
Жнет, с силой, с яростью, пот лицо заливает, ноги подкашиваются, глаза закрываются, видится ей ручеек, будто под деревом журчит, водичка студеная, только руку протяни – и наполнится ладонь живительной влагою.
Тряхнула головой Даша, оглянулась кругом – только марево от жары над полем стоит.
«Аннушка… Аннушка, о, боженьки».
Метнулась птицею до березы, что на меже выросла, там дочушку полуторагодовалую в теньке положила спать, а сама тем временем на поле поспешила.
Бежит бабочка, спотыкается.
«Аннушка, Аннушка…»
Смотрит, девчончишка на кривых ножках стоит, качается и улыбается во все четыре зуба, ручонки куда-то тянет.
«Аннушка», – подскочила, а взять не может дочку, будто кто-то вверх поднял.
Дарья прыгает, плачет, а она будто по воздуху плывет и хохочет.
– А ну стой! – грозным голосом крикнула Даша. – Стой, кому говорю, а ну отдай дите, негожая, отдай, мое, не смей!