Мать-одиночка для магната - стр. 30
Я приближаюсь к оранжерее. В изобилии горшков и вазонов с олеандром расхаживает, опираясь на трость, дедушка Гривас. Делает короткие остановки, плавно жестикулируя рукой, и шевелит ртом, разговаривая с кем-то. Однако его собеседник, кем бы он ни являлся, скрыт от моих глаз.
Подсматривать ― моветон.
И только я собираюсь отвернуться, краем зрения цепляюсь за знакомый профиль лица. Греческий прямой нос, густая смолянистая шевелюра, геркулесовское тело, возвышающееся над господином Гривасом. Облаченный во все белое, Александр отряхивает ладони от комков земли и удрученно мотает опущенной головой.
Уже вернулся?
Прошло около двух часов с тех пор, как миллиардер с заскоками в компании моей сестры умчал в неизвестном направлении. Сейчас же весьма странно видеть его копошащимся в растениях. Он так расслабляется? Почему-то верится с трудом. Правдоподобнее лицезреть Александра за порцией-другой бренди, или виски. Хотя нужно признать ― мужчина гармонирует и с алкоголем, и с садоводством.
Что у господина Карраса на уме? Как ему удается совмещать в себе, казалось бы, несовместимые черты характера, увлечения, эмоции? Сегодня он холоден, устрашающ и непоколебим, как айсберг, а завтра демонстрирует прямо противоположные качества и носит моей дочке десерты, излучая доброжелательность.
А если ему известно, что Машка ― родная дочь его девушки?
Может, он и есть ее родной отец? Злата могла сбежать к нему…
Нет. Не вяжется. Если Александр изначально не хотел детей, то не стал бы уделять Манюне внимание. Но люди способны менять мировоззрение на те или иные вещи, например на отцовство, и однажды Александр проснулся в своей постели с твердой мыслью, что ему жизненно необходим наследник или наследница.
Я нервно заламываю пальцы. До хруста.
Бросаю затяжной взгляд в сторону оранжереи.
Что, если дедуля помог мне и Машке неспроста, и наш переезд сюда ― часть тщательно спланированной господином Каррасом стратегии?
Не хочу в это верить…
И все же пазл складывается неидеальный. Остаются пробелы.
Отбросив стыд и совесть, я как можно тише подкрадываюсь к пристройке ― как раз за тем, чтобы устранить пустоты. Возможно, сейчас Александр и дедушка Гривас говорят о Маше? Или у меня развилась на этой почве паранойя. Вероятнее, последнее.
Замираю у приоткрытой стеклянной двери в оранжерею и заостряю слух на звуке их голосов.
― …Ты играешь с огнем, мальчик мой, ― вздыхая, снисходительно приговаривает Кирьян.
― Ничего другого мне не остается. И… я достаточно бездействовал, так что пламя, из каких бы недр ада оно не произрастало, меня не пугает.
― Оставь эту затею, пока не пересек точку невозврата. Тебе не победить.
Александр напряженно смеется.
― На чьей ты стороне, скажи мне? На моей, или…
― Я не выбирал сторону, ― непреклонен старик. ― И не собираюсь выбирать. Я лишь желаю тебе душевного покоя…
― Покоя? ― господин Каррас с шипением втягивает воздух. ― Его мне не достичь даже во снах. Я не нуждаюсь в успокоении. Я жажду мести.
― Это погубит тебя, сынок… ― с болью в голосе произносит Кирьян.
― Я уже уничтожен, разве ты не видишь?
Я делаю вдох. Сладкий карамельный аромат олеандра щекочет ноздри и… я издаю громкий чих.
Голоса стихают.
Атмосфера мгновенно накаляется мучительным тревожным оцепенением.
К счастью, за бешеной пульсацией в ушах мне удается расслышать приближающиеся широкие шаги. Рефлексы срабатывает как никогда вовремя, завладевая моим телом и толкая его прочь от оранжереи.